Три лилии Бурбонов
Шрифт:
– Ни одно судно не может войти в Ла-Манш без риска быть захваченным!
Где только не носило принца! Он побывал в Португалии, на Азорских островах, в Мавритании, на Антильских и Виргинских островах. Наверняка Руперт звал с собой и Джермина, но последний (несмотря на мечту о Мадагаскаре) считал, что его место рядом с Генриеттой Марией.
С началом Фронды французское правительство перестало выплачивать королеве Англии пенсию, так что она даже не смогла рассчитаться со слугами своего сына. Одна из умеренных газате 26 декабря сообщила, что Генриетта Мария вернулась в Лувр после нескольких месцев, проведённых в молитвах:
– Она не выглядит удручённой нынешним положением короля, её мужа, в Англии, и всё же,
– На протяжении восьми лет французский двор не мог оказать изгнанницам действенной помощи, — пишет французский писатель Ги Бретон в своей книге «Женщины и короли». — Зимой в их квартире было так холодно, что Генриетта все дни напролёт оставалась в постели, а вся её пища состояла из нескольких сваренных в воде овощей. Чтобы как-то прожить, английская королева продавала свои платья, драгоценности, мебель…
В один из последних дней старого года будущий кардинал де Рец, один из лидеров Фронды, оптравился в Лувр, чтобы посмотреть, как поживает Генриетта Мария. Он нашёл её сидящей возле кровати в комнате, где не было другой мебели. В этот момент из-под одеяла высунулась головка четырёхлетней девочки.
– Как видите, я составляю компанию своей Генриетте, – спокойно произнесла королева. – Я не позволила бедному ребёнку встать сегодня, потому что у нас нет огня.
Расчуствовавшийся Гонди немедленно отправил её дрова и еду из собственного дворца и в тот же день произнёс страстную речь в парламенте, описав, в каком состоянии он нашёл дочь и внучку Генриха IV. В результате Генриетте Марии и её умирающим от голода слугам было выделено пособие в размере 40 000 ливров. Впрочем, Анну Австрийскую трудно винить в жестокости, так как в то время она была занята собственными проблемами, собираясь бежать ночью в Сент-Жермен.
Рождество 1648 года выдалось в Лондоне морозным, когда Карла I перевели из мрачного замка Херст в Виндзор перед судебным разбирательством. В то время как Париж, по словам госпожи де Мотвиль, напоминал Венецию, ибо Сена разлилась и люди передвигались по улицам в лодках. В тот самый день, 6 января 1649 года, когда парижане проснулись и обнаружили бегство своего короля, Генриетта Мария написала Гриньяну, французскому послу в Лондоне:
– Положение, в котором оказался король, не позволяет мне увидеть его с помощью тех способов, на которые я прежде надеялась. Именно это привело меня к решению потребовать у обеих палат и у генерала их армии паспорт, чтобы приехать и повидаться с ним в Англии.
Де Гриньян честно выполнил свой долг, но после дебатов в палате общин было решено, что документы, переданные французским послом для получения паспорта Генриетты Марии, следует оставить нераспечатанными. Тридцать пять лет спустя последнее обращение королевы к палачам своего мужа было обнаружено всё ещё запечатанным клерком, разбиравшим бумаги в одном из столов парламентской приёмной Вестминстера.
Не получив ответа ни от одного из тех лиц, к которым она обращалась, Генриетта Мария убедила себя, что причиной этого зловещего молчания была блокада Парижа войсками регентши. В конце концов, она решила, что у неё больше шансов узнать новости в Сен-Жермене, чем в осаждённом городе, жители которого были слишком заняты собственными проблемами, чтобы «сильно беспокоиться о том, что может случиться с королём Англии».
Когда её немногочисленные пожитки были упакованы, Генриетта Мария с маленькой дочерью облачилась в плащ с капюшоном для трудного пути по забарикадированным улицам и зимней сельской местности. Но возле сада Тюильри её маленький кортеж был остановлен фрондёрами и ей ничего не оставалось, как вернуться в Лувр.
В один из первых дней февраля госпожа де Мотвиль, оставшаяся в Париже, приехала навестить её. Она обнаружила Генриетту Марию в смешанном состоянии ужаса и облегчения. Заливаясь слезами, та рассказала, что когда её мужа, короля, повели на казнь, у подножия эшафота лондонская толпа освободила его. Госпожа де Мотвиль полагала отвтетственным за эту басню Джермина, который недавно вернулся из Гааги и хотел таким образом подготовить королеву к ожидавшему её удару.
Утром 8 февраля Генриетта Мария отправила доверенного человека к французскому двору, чтобы узнать новости. В тот же день во время ужина её духовнику, отцу Ситриену де Гамашу, шёпотом намекнули, что после вознесения благодарности Богу по окончании трапезы ему следует остаться, дабы предложить духовное утешение королеве в связи с печальными известиями, которые, вероятно, она получит. Хотя Джермин, человек по натуре миролюбивый, избегал сцен, он взял на себя трудную задачу сообщить Генриетте Марии печальную весть. После ужина час прошёл в разговорах на нейтральные темы, в то время как королева с нетерпением ожидала возвращения своего посланца. Пожалуй, она была единственным человеком, который ни о чём не подозревал, в то время как слуги бросали нервные взгляды на сидевшего с несчастным видом Джермина. Наконец, Генриетта Мария устало пожаловалась на опоздание своего гонца. Тогда, собравшись с духом, её камергер сказал:
– Благородный человек, которого Вы послали за новостями, всегда обычно был столь расторопным и верным в исполнении приказов Вашего Величества, что давно бы уже вернулся, если бы новости были хорошие…
– В чём же тогда дело? – спросила королева. – Я ясно вижу, что ты знаешь.
Джермин действительно знал, но даже теперь, стараясь смягчить удар, он открыл ей правду не сразу. По словам капуцина, Генриетта Мария «не ожидала ничего подобного» и удар застал её, как обычно бывает, врасплох.
Глава 7 ВДОВА
27 января 1649 года Карлу I вынесли смертный приговор. Местом сужебного разбирателства был Вестминстер-холл, в котором восемь лет назад он был зрителем процесса над Страффордом. Едва он попытался что-то сказать в свою защиту, как его поспешно вывели из зала. И солдаты после выкриков: «Правосудия!» и «Казнь!» пустили табачный дым королю в лицо, когда он проходил мимо. В ту же ночь он попросил, чтобы его собак отправили к жене во Францию. Два дня спустя в Сент-Джеймский дворец доставили в карете для последнего прощания его детей из резиденции лорда Нортумберленда, назначенного их опекуном. Принцессе Елизавете, хрупкой девочке с копной льняных кудрей, было всего тринадцать. В то время как герцогу Глостерскому, крепкому мальчику со светло-каштановыми волосами и пухлыми щеками, исполнилось всего восемь с половиной. При виде своего отца, с которым они расстались пятнадцать месяцев назад, дети заплакали. Его волосы стали почти седыми, а борода и одежда имели запущенный вид. Посадив свою дочь на колени, король попросил её внимательно выслушать его, поскольку у него было не так много времени. Кроме того, он попросил Елизавету записать его слова после их свидания.
– То, что король сказал мне 29 января 1649 года, это был последний раз, когда я имела счастье видеть его, – написала маленькая принцесса, за свою преждевременную серьёзность получившая прозвище: «Темперанс» («Благоразумие»).
Карл просил своих детей не горевать по нему, потому что ему предстояло умереть славной смертью, защищая законы и свободы своей страны и протестантскую религию. Он простил своих врагов и надеется, что Бог простит их. Он приказал всем своим детям поступать также. Он рекомендовал своей дочери различные книги, которые «защитили бы меня от папизма». Он попросил меня передать моей матери, что его мысли всегда были о ней и что его любовь к ней будет неизменной до последнего. При этом он приказал мне и моему брату слушаться её. Затем, посадив моего брата Глостера к себе на колени, он сказал: