Три лилии Бурбонов
Шрифт:
– Причины такого положения ужасны, – жаловалась Генриетта Мария своей сестре, – и, признаюсь, я не понимаю их. Возможно, потому, что они настроены против меня… Ничто после смерти милорда короля не коснулось меня так близко… Это похоже на убийство его памяти.
Годы изгнания тянулись не слишком радостно. Мало-помалу вдова утратила влияние, которое имела на своего старшего сына, который стал не доверять Джермину, возможно, потому, что видел фаворита богатым и процветающим, в то время как другие его верные слуги были почти в нужде. В 1654 году Карл II приготовился перевести свой двор в Кёльн прежде, чем его прямо попросят об этом. Он хотел, чтобы его мать дала Хайду прощальную аудиенцию. Если она и его главный советник не могли жить в мире, то, по крайней мере, пусть расстанутся полюбовно. Генриетта Мария согласилась
– Каким образом я мог оскорбить Ваше Величество?
После чего на его голову обрушился поток гневных слов:
– Я согласилась принять Вас только из-за просьбы короля и у Вас не было причин ожидать от меня радушного приёма, поскольку Вы не навещали меня в течение шести месцев, хотя и находились со мной под одной крышей!
Как только она сделала паузу, Хайд ответил, что не навещал её потому, что знал о неприязи вдовы к нему. Затем Генриетта Мария пустилась в свои вечные сетования по поводу того, что её сына подначивали не доверять ей и пренебрегать её советами. Вдобавок, канцлер, сам не желая того, стал причиной её разногласий со старшей дочерью, принцессой Оранской, решившей назначить его старшую дочь своей фрейлиной. Хайд, правда, умолял Мэри не делать этого, дабы лишний раз не раздражать королеву-мать. Тем не менее, принцесса Оранская заявила:
– Я – хозяйка в своём собственном доме!
Таким образом, список личных врагов вдовы был дополнен именем пышногрудой Анны Хайд. Что же касается оношений Генриетты Марии с единственным братом, то они тоже испортились после того, как Гастон стал главой Фронды. Правда, они несколкь раз пытались примириться, но настоящими друзьями им больше не суждено было стать.
Её сын Джеймс доблестно сражался за Францию и в течение двух дней после битвы при Аррасе она не знала, жив ли он или мёртв. Вести о его доблести и его визиты доставляли ей удовольствие, но правда заключалась в том, что они с Джеймсом лучше всего ладили на расстоянии. Принц был полон решимости, так же, как Карл и Мэри, идти собственным путём. Единственнымы членами её семьи, которые по-прежнему были привязаны к ней, оставались только её младшая дочь («маленькая кошечка») и герцогиня Савойская, с которой они не виделись более тридцати пяти лет. Свои частые письма Кристина сопровождала маленькими, но продуманными подарками. Например, перчатки из Турина пришли как раз к коронации Людовика ХIV, когда Генриетта Мария вместе с Джеймсом и младшей дочерью отправилась в Реймс.
В течение трёх сезонов подряд вдова посещала знаменитые воды, но теперь силы, казалось, оставили её. Она вернулась в Париж, чувствуя себя себя хуже, чем до отъезда. И всё же она отказывалась признавать себя больной. В дни больших праздников её карету можно было увидеть возле религиозных учреждений. Генриетта Мария взяла с собой маленькую дочь в День Святого Игнатия в гости к иезуитам на улицу Сент-Антуан. После вечерни королеве и принцессе показали сокровища дома и подали изысканное угощение, состоящее исключительно из фруктов. Генриетта Анна была от природы набожной и с удовольствием прислуживала монахиням за столом в Шайо. Отец Сигриен, который был её духовным наставником с двух лет, восхищался способностями и энтузиазмом принцессы. Леди Далкейт, ставшая леди Мортон после смерти своего свёкра, всегда присутствовала во время их занятий.
– Моя дорогая, – как-то обратилась к дочери Генриетта Мария, – если у тебя так много рвения, почему бы тебе не обратить свою гувернантку?
– Я пыталась, сколько могла, – ответила принцесса.
– Сколько раз это было?
– Мадам, я всякий раз обнимаю мою воспитательницу, целую её и говорю: «Госпожа Мортон, обратитесь в католичество! Вы должны стать католичкой, чтобы спастись. Отец Сигриен очень часто говорит мне об этом. Вы слышали его так же хорошо, как и я. Будьте католичкой, дорогая дама, и я буду горячо любить Вас».
Однако вскоре леди Мортон, будучи в расстроенных чувствах после того, как сорвались её планы относительно второго брака с бароном Джоном Беркли, отпросилась в связи с наследством свёкра в Шотландию, где и умерла 15 декабря 1654 года. Говорили, что когда на смертном одре её посетила подруга-католичка, бывшая гувернантка раздражённо воскликнула:
– Сударыня, не говорите со мной о религии: лучше убедите меня не быть католичкой!
Отныне воспитанием принцессы занялись монахини из Шайо. Её мать, не в состоянии помочь монастырю другим способом, надеялась заставить знать последовать своему примеру. Теперь она чаще бывала в Шайо и иногда оставалась там на протяжении недель. Однако вскоре матушка Люлье умерла и новой настоятельницей стала мать Анжелика, в миру Луиза де Лафайет, бывшая фаворитка Людовика ХIII, которую заставили уйти в монастырь интриги Рищельё. Потому она была полна решимости не допустить, чтобы монастырь Посещения превратился в модный центр политических интриг. В то время как Генриетта Мария получала огромное удовольствие от того, что развлекала своих посетителей рассказами о собственных приключениях в присутствии отдыхающих монахинь. Однако, обнаружив, что те избегают её общества, вдова стала отказываться принимать гостей, движимых лишь праздным любопытством. Больше никого из посторонних не допускали даже в её собственные апартаменты. А с теми, кто хотел её видеть по весомым причинам, встречалась в общей монастырской приёмной. Даже когда необходимость заставляла её вызвать своего врача или портного, она беседовала с ними через решётку.
Прежде, чем оставить своего брата Генри на попечение матери, Карл взял с неё слово, что она не будет пытаться обратить его. Тем не менее, втайне она надеялась оказать на герцога Глостерского духовное влияние «для того, чтобы сделать ему добро». Однако прошло три месяца, а мальчик продолжал ходить каждое воскресенье на протестантскую службу, проводимую в частной часовне английского резидента в Париже. Тогда Генриетта Мария перешла к решительным действиям, решив передать принца на попечение её раздатчика милостыни – Уолтера Монтегю, аббата монастыря близ Понтуаза.
– У Генри слишком много знакомых среди праздных парижских мальчишек, - в оправдание написала она Карлу, – потому я отправляю его в Понтуаз к аббату Монтегю, где он будет спокойно заниматься своими науками.
Ловела, наставника принца, отозвали в Париж, но перед своим отъездом он рассказал своему ученику о планах его матери и написал обо всём Карлу в Кёльн. Тем временем Монтегю приступил к осаде того, кого он называл «милой крепостью Глостер». Не добившись в течение месяца ничего от мальчика, помнившего наказы покойного отца и старшего брата, аббат по его просьбе был вынужден отпустить его 5 ноября 1654 года в Париж, чтобы засвидетельствовать своё почтение матери и королю. Однако первым делом в столице Генри послал за доктором Козином, автором «Атласа протестантской религии», с просьбой помочь ему с аргументами против доводов Монтегю. К несчастью, тут появился сам аббат, чтобы отвести его в Лувр. Появление там принца вызвало большой интерес.
– Он уже полностью обратился? – поинтересовалась Анна Австрийская у его матери.
– Нет, но он на этом пути, – ответила Генриетта Мария.
При этом Генри едва сдержался, так как Ловел посоветовал ему вести себя вежливо по отношению к матери. После визита в Лувр вдова послала за бывшим наставником сына и сказала ему, что поскольку она решила обратить сына, ему лучше уйти в отставку. Таким образом, Ловел был вынужден вернуться в Англию, а Генри – в Понтуаз, но перед этим он собственноручно отправил старшему брату короткую записку о своём невыносимом положении. Принца поддержали английские дворяне-протестанты, находившиеся в Париже, которые заверили Карла, что готовы отдать жизнь за его брата. Промолчал лишь один Джермин, ненавидевший интриги, сулившие ему неприятности.
После того, как в аббатстве Понтуаз погасили огонь, Гриффен, молодой камердинер Генри, стал по просьбе своего господина цитировать напамять все аргументы против папизма, которые только мог вспомнить из трактата Козина. Тем временем в качестве последнего аргумента Генриетта Мария приказала подготовить для младшего сына комнаты в колледже иезуитов в Клермоне. Единственная надежда принца была на помощь старшего брата. Письмо от Карла пришло в тот самый день, когда планировался переезд Генри в Клермон. Король упрекал свою мать в том, что она забыла о своих обещаниях покойному мужу, а также сыну, из-за чего могла помешать ему вернуть себе трон в Англии. Её придворные тоже получили несколько «тёплых» слов в свой адрес, но самые жестокие из них Карл приберёг для Джермина.