Три лилии Бурбонов
Шрифт:
– Обитель наслаждения! – восторженно называла его Генриетта Мария.
– Иностранный дом, построенный папистами! – недовольно ворчали пуритане.
Что же касается Джермина, то, вдохновлённый Давенантом, он ознакомился с архитектурными принципами Иниго Джонса и задумался о том, чтобы перестроить Лондон в классическом стиле. Правда, с самим существующим городом ничего нельзя было поделать, но к северу от него раскинулись заливные луга, которые Генриетта Мария и её фаворит задумали исследовать на предмет строительства. Если Мадагаскар стал для Генри недостижимой мечтой, то свой архитектурный проект он воплотит спустя многие годы.
После возвращения фаворита Генриетты Марии из ссылки его каръера пошла в гору, что отметил Давенант в своём стихотворении «Генри Джермину», в котором называет его старым прозвищем, придуманным Портером ещё в Мадриде - «Ариго», от имени «Гарри» (производное от
Таким образом, я (Ариго) могу спокойно возвышаться,
Воспитанный на хвастовстве, но не обременённый преступлениями;
Те, у кого свои славные пороки, остаются
В прошлом. Но я по праву горжусь ими.
– На гербе Джермина был изображён полумесяц между двумя звёздами, - вторит ему писатель Энтони Адольф. – После его триумфального возвращения из ссылки обе эти звезды ярко засияли на позолоченном небосклоне двора Карла I.
С финансовой точки зрения положение Джермина улучшилось: ряд выгодных должностей и земельные наделы обеспечили ему огромный доход в размере более 4 000 фунтов стерлингов в год (2 000 000 фунтов стерлингов в современном эквиваленте). Из-за чего его враг, поэт Эндрю Марвелл, завистливо шипел:
– Он объелся супом и золотом!
Однако сам Джермин, когда сравнивал свои доходы с доходами аристократов от их собственных обширных владений, не считал себя богачом. Тем не менее, вполне довольный своей судьбой, он не замечал признаки надвигающейся на Англию революционной бури.
Первым их заметил нунций Конн, который пользовался уже таким уважением Генриетты Марии, что однажды, когда она прощалась с французским послом, архиепископ Лод стоял по её правую руку, а Конн – по левую. С благословения нунция работа по обращению в католичество продвигалась иногда даже слишком быстро. Так, однажды леди Ньюпорт, одна из племянниц Бекингема, после посещения театра Друри-Лейн заехала в Датский дом и тут же была принята одним из капуцинов королевы в лоно католической церкви. Неудивительно, что это привело короля в негодование, в то время как сама Генриетта Мария «послала за священником, пожурила его и предостерегла от повторения подобных действий, особенно по отношению к знатным женщинам». Однако граф Ньюпорт не был склонен оставлять это дело без внимания и призвал Лода начать процесс против тех, кто был причиной обращения его жены. В свой черёд, архиепископ ничего более так не желал, как исполнить его просьбу. Тем не менее, королева не была склонна уступать и пожаловалась мужу на Лода, использовавшего, как ей донесли, слишком дерзкие выражения в её адрес в зале Совета. Карл оказался в затруднительном положении: он был полностью на стороне архиепископа, но, в то же время, любил жену. В конце концов, он посоветовал Лоду поговорить с королевой:
– Вы увидите, что моя жена разумная женщина.
По-видимому, архиепископ сомневался в этом. Но когда в это дело вмешался Конн, Карл I отрезал:
– Не забывайте, что Вы в Англии, а не в Риме!
Хотя Лод был нейтрализован, Конн не успокоился.
– Наши великие женщины уходят с каждым днём, - печально писал магистр Чартерхауса (школы в Лондоне) лорду Уэнтуорту.
Подтверждением одного из достижений нунция является разговор с ним леди Арундел.
– До того, как Вы появились, я и за миллион бы не стала принимать священника в своём доме, - сказала она Конну.
Таким образом, благодаря ему, переход в католичество стал модным среди аристократок.
Но через три года пребывания в Англии здоровье Конна пошатнулось и он уехал обратно в Рим, где так охарактеризовал обстановку в Англии:
– Одному Богу известно, как долго продлится это затишье. Королева мало думает о будущем, полностью полагаясь на короля.
Преемника Конна, графа де Розетти, молодого феррарского дворянина, буря тоже застала врасплох. О её приближении, как и полагалось, возвестил штормовой буревестник в лице герцогини де Шеврёз. Эта дама, дабы избежать мести Ришельё за свои политические интриги, сбежала в мужском костюме в Испанию. Однако Мадрид вскоре показался герцогине не слишком подходящим местом для её бурной деятельности и она решила перебраться в Англию. В мае 1638 года Шевретта нежданно-негаданно появилась в Лондоне. Хотя время, страсть к интригам и неразборчивость в связях нанесли урон её красоте, у герцогини оставалось её происхождение. В то же время Генриетта Мария, всегда верная старым друзьям, особенно, тем, кому не повезло, приняла её с распростёртыми обьятиями. Тем не менее, за последние двенадцать лет у королевы сформировался свой круг друзей, и герцогиня должна была сразу решить: станет ли она соперницей или подругой самой выдающейся дамы при дворе Люси Перси. Графиня Карлайл теперь была уже сорокалетней вдовой, но её салон по-прежнему был переполнен политиками, литературными знаменитостями и выдающимися иностранцами. Хотя Люси была всего на несколько месяцев старше герцогини, её внешность не подвергалась таким испытаниям. Две энергичные женщины, у которых было так много общего, сочли за лучшее демонстрировать на людях нежную дружбу.
Среди дворян, входивших в ближний круг Генриетты Марии, были также два брата Люси: надменный Алджернон Перси, граф Нортумберленд, и его младший брат барон Генри Перси. Первый, обладая приятной внешностью, приобрёл также благодаря своему напыщенному молчанию репутацию мудреца. Второй же, хитрый красавчик, пользовался среди дам репутацией галантного кавалера. Что же касается графа Холланда, бывшего любовника герцогини де Шеврёз, то этому денди уже было за пятьдесят, и он добровольно покинул двор, обидевшись на то, что Нортумберленду, а не ему достался пост верховного лорда-адмирала.
– Милорд Холланд, - ехидно доносил лорд Конвей всё тому же Уэнтуорту , - созвал на совет миледи Девоншир, миледи Рич, миледи Эссекс, миледи Чик и миледи Лукас…Впорос заключался в том, должен ли он сносить это терпеливо или обнародовать своё негодование…и миледи Карлайл говорит, что удивляется, что он этого не сделал.
Зато в это время усилилось при дворе влияние Уильяма Кавендиша, графа Ньюкасла, который как-то потратил сумму в 15 000 фунтов стерлингов на развлечение короля, желая добиться титула герцога. Однако вместо этого Карл I в 1638 году назначил его гувернёром принца Уэльского, а через год - своим тайным советником. Известно, что Ньюкасл был сведущ в искусстве верховой езды, фехтования и танцев, а также «любил поэзию и музыку».
– Я бы не хотел, чтобы Вы были слишком прилежны, - писал граф своему воспитаннику, - ибо чрезмерное созерцание портит действие, а в этом заключается добродетель.
Интересно, что будучи человеком, слепо преданным монархии, он дал как-то принцу совет, вызвавший протест Генриетты Марии:
– Остерегайтесь чрезмерной преданности королю, ибо можно быть хорошим человеком, но плохим королём.
«Мистер Генри Джермин, первый слуга королевы», хотя и был не столь знатного происхождения, как братья Перси и Ньюкасл, по-прежнему сохранял свои позиции при дворе. Жизнь научила его, по выражению писательницы Каролы Оман, «присутствовать, когда в нём нуждались, быть незаметным, когда в нём не было необходимости, быть любезным с нелепыми людьми и всегда иметь наготове план, каким бы плохим он ни был, чтобы избежать возможных неприятностей». Важный шаг в дальнейшем его продвижении по службе произошёл в понедельник, 2 сентября 1639 года, когда ему предложили должность главного конюшего королевы. Если формально ему полагалось находиться рядом с королевскими лошадьми, то на деле он должен был служить своей госпоже в самых тайных и интимных делах. В конце концов, Оливарес возглавлял конницу Филиппа III, а Бекингем был конюшим сначала Якова I, а затем Карла I. А после того, как скончался Портленд, Генриетта Мария, по сути, управляла своим супругом. Придворные быстро поняли, что если хочешь что-то получить, нужно обращаться к королеве. А так как этикет запрещал выпрашивать что-то у своей госпожи, то легче было выпить бокал вина или сыграть в мяч с её главным конюшим.
Тем временем герцогиня де Шеврёз очаровывала окружение королевы своими нарядами и вела беседы о политике с графиней Карлайл. Но она разозлила короля тем, что пригласила принцессу Мэри на мессу, и, вдобавок, обходилась казне в двести гиней в неделю. Впрочем, были гости и похуже. К Карлу I грозилась приехать его тёща.
Прошло семь лет с тех пор, как Мария Медичи бежала из Франции в Испанские Нидерланды по тем же причинам, что и Шевретта. И теперь английские памфлетисты рисовали сатирические картины того, как мать и младший брат королевы «проведут чудесное Рождество здесь, в Лондоне». Людовик ХIII в обмен на немалую сумму предложил своей матери вернуться в свою родную Флоренцию. Но пожилая дама, которую папа Урбан VIII называл одним из самых упрямых людей в мире, предпочла остаться во Фландрии, буквально, кишевшими секретными агентами всех национальностей. Там она решила дожидаться кончины своего смертельного врага Ришельё или сына, чтобы с триумфом вернуться во Францию. Тем более, что окружавшие её астрологи уверяли, что Людовик ХIII скоро умрёт и она станет регентшей дофина. Однако лишившись своей пенсии, флорентийка была вынуждена переехать в Голландию, где ей тоже не особенно были рады. Её старшие дочери ничем не могли ей помочь из-за своих проблем, и она подумывала о том, чтобы отправиться в Лондон.