Три любовных романа Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка).
Шрифт:
Рис жестом показал, что она может быть свободна, и лишь добавил:
– Это потому, что вы не форель. Все, что без плавников, остается вне поля зрения моего отца. Впрочем, я знаю, он очень гордился вами. Ему бы и в голову не пришло в вас усомниться.
– Если вы намекаете, что ваш отец позволял мне делать все, что вздумается и…
– Почему вы держите театральный раздел за собой? – перебил он, окинув Кэсси быстрым пристальным взглядом из-под темных бровей. – У вас и без того дел невпроворот. А рецензии мог бы писать кто угодно.
–
– Вы собираетесь поместить материал о департаменте по озеленению в новом цветном приложении? – насмешливо спросил он, как будто речь шла о чем-то вроде рубрики «Сад и огород», а не о серьезном журналистском расследовании.
– Нет! Эти материалы займут целиком всю первую полосу!
– В самом деле? – протянул он с видом человека, успокаивающего капризного ребенка. – У вас, наверное, уже и заголовок есть?
– «Грабеж средь бела дня»! – Вскинув подбородок, Кэсси гордо вышла из кабинета, едва не хлопнув дверью. Ей было наплевать, закончил он разговор или нет.
– Чего он хотел? – спросил Клод Экленд, с интересом гладя на пунцовую от гнева Кэсси.
– Мне бы не хотелось говорить.
– У-у-у! Какой гадкий! – Он тихонько присвистнул, чем вконец вывел Кэсси из себя, но, решив не обращать на него внимания, она быстро прошагала через весь офис к своему столу и с минуту сидела у компьютера, чтобы успокоиться, а уж потом насесть на Гая по поводу нового материала.
В театр она снова пошла на той же неделе. Ей всегда присылали два пригласительных билета, чтобы она могла привести с собой кого-нибудь из друзей, но Кэсси ходила в одиночку. Для нее это была работа, и на сей раз она проделала ее вторично. Она перечитала рецензию за минувшую неделю и убедилась, что та была действительно уничтожающей. Что касается этой недели, Кэсси решила удостовериться, что ее прошлое не мешает ей быть объективной. Новая рецензия была уже написана и сейчас лежала у нее в сумке. Первый акт пьесы подходил к концу, и пока что Кэсси не видела причин упрекать себя в пристрастности – постановка производила весьма скверное впечатление.
Во время антракта Кэсси пошла в бар и заказала коктейль. Она не испытывала ни малейшего неудобства оттого, что стоит здесь одна. Поэтому, когда рядом раздался низкий голос, повторивший ее заказ, и сильная загорелая рука положила на стойку деньги за два бокала, она вздрогнула от неожиданности.
– Я сидел в бельэтаже, – предваряя ее вопрос, сказал Джордан Рис, когда они шли к столику. – Я все время наблюдал за вами, и, насколько успел заметить, вы не сделали ни одной записи. Очевидно, у вас абсолютная память, мисс Престон?
– Сегодня записывать ни к чему! – Кэсси гневно сверкнула глазами, возмущенная его подглядыванием. – Я смотрю эту пьесу уже второй раз. Первый был два дня назад. Рецензия уже готова и лежит у меня в сумке.
– Значит, вы не считаете себя непогрешимой? Можно мне взглянуть на ваш отзыв?
Он властно протянул руку, привычно ожидая повиновения, и ей ничего не оставалось, кроме как вынуть из сумки блокнот со стенографической записью и передать его Рису, в полной уверенности, что он давно уже забыл уроки стенографии, ведь его жизнь весьма и весьма далека от таких прозаических вещей.
Но ее ожидания не оправдались. Просматривая ее записи, Джордан Рис время от времени бросал короткие замечания, которые показывали, что он прекрасно понимает написанное.
– Я вижу, что на этой неделе ваши впечатления от игры актеров ничуть не лучше, чем на прошлой, – сказал он, возвращая ей блокнот.
– А ваши? – насмешливо спросила Кэсси.
– Честно говоря, это ужасно, – признал он. – Если б не следил за вами, я бы, наверное, просто уснул.
Его слова не слишком порадовали Кэсси. Сам факт, что он следил за ней, проверял, как какого-нибудь зеленого несмышленыша, поднимал в ее душе бурю негодования. Услышав звонок, извещающий о начале второго акта, она взяла сумку и встала.
– А что, если мы не пойдем досматривать спектакль? – с надеждой спросил он, и на секунду у нее возникло искушение ответить: «С какой стати?», заставив его проскучать до конца теперь, когда он понял, что следить за ней – пустая трата времени. Но ей тоже не улыбалось смотреть это занудство, и, пожав плечами, она направилась к выходу.
Рис шагал рядом, а Кэсси никак не могла придумать, как бы повежливее от него отделаться. Пока они были в театре, прошел дождь, и мокрые мостовые блестели, отражая вечерние огни. Многие прохожие узнавали и окликали Кэсси, что несколько смягчало напряженную скованность, вызванную его присутствием, но тем не менее она с трудом обуздывала сильнейшее желание пуститься наутек. Она по горло сыта его обществом на работе и по крайней мере сейчас вполне могла бы обойтись без этого!
– Вы давно в этом городе? – спросил Джордан, после того как очередной прохожий весело поздоровался с ней. – Похоже, вы знаете тут всех и каждого.
– Я приехала сюда сразу после университета, – коротко ответила она. Мне здесь нравится.
– Далеко вы уехали от дома, – спокойно заметил он. – Удивительно, что вы пошли в журналистику, ведь семья у вас насквозь театральная.
– Не хотелось идти проторенной дорогой! – отрезала Кэсси. Упоминание о семье обдало ее леденящим холодом, это была запретная тема, даже для нее самой.
– Я знаю, ваша мать играет сейчас в Вест-Энде, – продолжал он, не догадываясь, что еще глубже всаживает нож и бередит незажившую рану. Кэсси пришлось напомнить себе, что он ничего не знает. И никто не знает. Он причиняет ей боль не нарочно, просто по неведению. – А о вашем отце я давно ничего не слышал. Он был в Нью-Йорке вместе с вашей матерью?