Три любовных романа Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка).
Шрифт:
Он занимался в той же группе сценического мастерства, которую в свободное время посещала и Кэсси, и был великолепным актером. Выросшая в театральной семье, Кэсси сразу заметила в нем настоящий талант и постоянно внушала ему, что сцена – его призвание.
Общие интересы сблизили их, и как-то само собой получилось, что все вокруг решили: самому завидному холостяку недолго осталось пребывать в этом качестве. Ну а Кэсси была по уши влюблена и совершенно счастлива. Казалось, ничто не способно омрачить ее безоблачное счастье, и она пригласила Луиджи к себе домой на долгие летние
Кэсси очень рано поняла, что родители не питают друг к другу особо нежных чувств. Отец не достиг такой известности, как Лавиния. Он был характерным актером, много работал над собой, но прекрасно сознавал, что его игра никогда не сравнится блеском с игрой его жены. По-настоящему Кэсси не чувствовала близости ни к той, ни к другому. Она вечно им мешала и, как только подросла, тотчас отправилась в школу-интернат, а до этого времени ее воспитывали няньки и гувернантки. Так что Луиджи был ей намного ближе родителей.
Далеко не сразу Кэсси поняла, что происходит, далеко не сразу догадалась, что ее красивая и талантливая мать нарочно медлит с отъездом и сидит в этой ненавистной глуши… ради Луиджи! Ну не смешно ли? Ведь он моложе ее на целых двенадцать лет! Однако Лавиния Престон никогда не скрывала, что в ее жизни много мужчин, а вдобавок эта женщина – огненно-рыжая, с сияющими изумрудно-зелеными глазами – была изумительно хороша собой; Кэсси с ее каштановыми локонами и золотисто-карими глазами выглядела рядом с матерью как Золушка, тем более что не могла похвастаться ни житейским опытом, ни какими актерским талантом.
Потом они вернулись в университет, и почти сразу же Луиджи уехал, бросив учебу, которой, в общем-то, никогда не увлекался, а через неделю Кэсси увидела в газете, на первой полосе, фотографию: звезда английского театра Лавиния Престон на трапе самолета перед вылетом в Нью-Йорк и рядом с нею – Луиджи, красивый, улыбающийся. Конечно, в университете тотчас пошли пересуды, что-де собственная мать отбила у Кэсси любимого, отбила сознательно и умело; но пересуды – это еще полбеды, самое страшное – предательство матери, которое оставило в сердце Кэсси незаживающую рану… И вот теперь Лавиния снова здесь, вместе с Луиджи, и ждет мирной встречи в семейном кругу!
Прошло четыре года, а кажется, все было только вчера. В Нью-Йорке Луиджи не произвел того впечатления, на какое рассчитывал, а впрочем, он в этом и не нуждался. Лавиния была не только талантливой актрисой, природа не обидела ее и другими способностями. Она была богата, но зря деньгами не швырялась и свои финансовые дела вела с умом, на солидной основе. Под ее крылышком Луиджи мог жить как принц и ничегошеньки не делать – только оставаться красивым и внимательным чичисбеем. К тому же Лавиния знала, чем привязать его к себе: она постоянно сулила ему большие роли, что с успехом сделала и в первую встречу, а он верил каждому ее слову.
Давняя любовь, еще сохранившаяся в сердце Кэсси, была теперь отмечена изрядной долей презрения,
– Мисс Престон!
О Боже, оказывается, она работала и одновременно думала совсем о другом! Кэсси резко выпрямилась, не отрывая тревожного взгляда от дисплея: выходит, она уже закончила свою заметку и текст исчез с экрана. Что она сделала не так? Ладно, сейчас узнаем. На негнущихся от страха ногах Кэсси проследовала в кабинет Джордана Риса.
– Что с вами происходит? – сердито воскликнул он. – До сих пор я мог упрекнуть вас в излишней язвительности, пристрастном подходе, в резкости тона, наконец, но не в ошибках!
– Ч-что?.. Что я сделала не так? – в панике спросила Кэсси.
Рис что-то буркнул и жестом указал ей на стул.
– Вам лучше присесть, а то упадете… Я просмотрел ваш материал, так как он весьма заинтриговал меня, и обнаружил массу нелепых ошибок. Такое впечатление, будто вы сидели за компьютером в полубессознательном состоянии. Честно говоря, я бы не удивился.
– О Господи, ведь это уже пошло в набор! Я не успею!..
Кэсси вскочила на ноги, однако главный нетерпеливым жестом заставил ее снова сесть и кивнул на дисплей собственного компьютера.
– Я внес исправления и запустил материал в набор, – бросил он. – В целом статья замечательная, но напичкана прямо-таки дикими ляпами! Эрик Браун стал бы посмешищем Совета, появись он в публикации под именем мисс Браун! Что с вами случилось? Я составил список ваших нелепостей, можете взглянуть.
Он протянул ей лист бумаги с длинным перечнем ошибок, и Кэсси залилась краской стыда и унижения. Оправдаться ей было нечем, и, посмотрев на нее долгим, досадливым взглядом, он наконец позволил ей удалиться. Она задержалась в редакции, пока номер не был окончательно подписан в печать. Все уже ушли, свет горел только над ее столом. Но и в тиши опустевшего здания она никак не могла отыскать решения своей проблемы – его просто не существовало. Если отказаться приехать, мать поймет, что Кэсси одержала победу, пусть и ценой мучительных терзаний. Луиджи преисполнится наигранного сожаления, а что до отца, так ему вообще плевать на ее проблемы! Если же поехать – сумеет ли она встретить их лицом к лицу? Сумеет ли убедить их в своей победе, в своем равнодушии к тому, что когда-то произошло? Вряд ли ей по силам сыграть беспечность, которой на самом деле нет и в помине.
– По-моему, у вас что-то стряслось, а?
Кэсси вздрогнула, услышав рядом низкий, теперь уже спокойный голос, и задним числом сообразила, что Джордан Рис, как всегда, покидает здание редакции последним.
– Я… мм… нет! – Застигнутая врасплох, она совершенно растерялась, но он словно и не заметил. Потянулся к выключателю, погасил свет, затем взял сумку и протянул ее Кэсси.
– Берите пальто, Кассандра, – решительно сказал он. – Сейчас мы с вами пойдем на уголок, в кафе-чайную, и выпьем по чашке хорошего горячего чая.