Три мушкетера. Д'Артаньян
Шрифт:
– Поблагодарите нашего друга, – сказал он.
– Воистину неисповедимы пути Господни, – произнес второй, поднимая взгляд к церковному своду. – Не так ли, святой отец?
Этот день и для кардинала Ришелье начался задолго да рассвета. Его карета остановилась у Лувра, и в дальней галерее, которую редко кто посещал, он встретился со своими людьми.
– Ваше преосвященство…
– Я слушаю.
– Судно прибыло в Кале этой ночью. Однако на борту ее не было.
Министр помрачнел. Что могло случиться? Миледи всегда действовала без промаха.
– Неважно, – процедил он сквозь зубы. – У меня не будет подвесок. Но у нее их тоже нет. Игра продолжается, и я надеюсь на выигрыш.
Королева не спала всю ночь.
Констанция тоже. Она стояла у высокого окна и то пристально вглядывалась в темноту, то смотрела, как отсчитывали минуты золотые часы на мраморном камине. Она вздрагивала всякий раз, когда всадник въезжал во двор или раздавались торопливые шаги слуги в коридоре. Девушка надеялась…
– Где же он? Почему еще не в Лувре? Господи! Только бы не случилось какого несчастья! Я этого не переживу!
А тем временем наступило утро.
В полдень колокола церкви Сен-Жермен-л’Осеруа зазвонят во всю мощь.
Очень скоро королеве придется покинуть покои. И пора, да, пора покориться ожидающей ее горькой участи…
Анна поднялась, оставив постель со смятыми после бессонной ночи простынями, и посмотрела на Констанцию. Взгляды двух женщин встретились.
– Если д’Артаньян не приедет, я погибну, – прошептала королева.
В сопровождении личной охраны жених, Гастон Орлеанский, вышел из покоев. Было около одиннадцати часов. Выглядел он великолепно: расшитый золотом колет сверкал и переливался, лицо принца было холодно и бесстрастно. На парадной лестнице его уже встречала королева-мать, Мария Медичи. Обменявшись церемонными приветствиями, дальше они шествовали вместе.
– Вы достойно подготовились к самому главному в вашей жизни дню? – не без иронии осведомилась Мария.
Гастон загадочно улыбнулся и предложил ей руку. Они спустились во двор Луврского дворца и направились к ожидавшей их карете. Им встретился кардинал де Ришелье, который, напротив, торопился во дворец. Он нашел короля в зале Совета. Людовик пребывал в задумчивости, но взгляд его был грозен.
– Ваше преосвященство, вы видели моего брата? – спросил он.
– Да, сир.
– Как вам показалось, он простил меня за свою женитьбу?
Ришелье улыбнулся.
– У него вид, будто он отправляется на войну.
– Что ж, и ему предстоит узнать, что брак – это война, в которой нет победителей, – сухо уронил Людовик.
Министру нелегко было утаить радость, однако ответил он, как подобает опытному придворному:
– Нет победителей, поскольку торжествуют все.
В окружении фрейлин и камеристок королева стояла у себя в покоях, бледная, как смерть, и божественно прекрасная. В платье цвета слоновой кости она казалась драгоценным хрупким цветком. В ушах мягко переливались жемчужины. Констанция бережно приколола легкую вуаль и поправила прядь волос… Потом отошла в сторону. Она не могла скрыть восхищения. И горя.
Как могла, Констанция затягивала церемонию одевания госпожи: то не хватало ароматической воды, то нужна была другая рубашка, то другое кружево. Уже дважды лакей сообщал у дверей покоев королевы, что король ждет. Король ждет! А он не любил ждать.
Каждая минута могла принести спасение. Каждую минуту стук копыт по мостовой мог сообщить, что посланец, которого они так ждали, наконец-то прибыл!
Теперь слишком поздно…
В третий раз постучал лакей.
– Король ждет Ваше Величество.
Анна Австрийская сделала шаг к двери.
– Королева!
Она величаво шествовала навстречу королю. Анна была великолепна – на ее шее светились три ряда жемчужин, таких же розово-молочных, как и в серьгах. Не удостоив взглядом кардинала, она приблизилась к супругу. Король побледнел. На этот раз министр не удержался и все-таки улыбнулся. Даже если Миледи не смогла добыть доказательства, что подвески находились в Англии, даже если колье покоится на дне Ла-Манша – факт налицо.
Королева проиграла партию.
Кардинал позволил себе роскошь насладиться триумфом, сделав с поклоном комплимент.
– Ваше Величество, ваша красота безупречна.
Король, взглянув на супругу, ледяным тоном обратился к ней:
– Мадам, почему вы не надели подвески?
Ресницы королевы дрогнули, и она тихо ответила:
– Я собираюсь надеть их на бал сегодня вечером.
– Напрасно. Я хочу видеть их на вас сейчас.
На этот раз королева не смогла утаить смятения.
– Но ваш брат ждет нас, – возразила она.
– Подождет.
Король распорядился. Какие могли быть возражения? Анна Австрийская сделала реверанс, исполненный смирения, фрейлины тоже, и все отправились обратно. Констанция с тревогой наблюдала за покровительницей – ее бесстрастное лицо и несгибаемая спина говорили, что полученный удар смертелен.
И никакой надежды.
Вот они приблизились к дверям. Лакеи с поклоном их отворили. Потом затворили. Королева прошла несколько шагов по пушистому ковру, поднесла руку к груди, чувствуя, что теряет сознание, и упала. Подбежали фрейлины, подняли ее, усадили в кресло. Она словно ничего не замечала, от всего отрешилась, признала себя побежденной. Констанция наклонилась к ней, негодуя на собственное бессилие. Она готова была сделать ради королевы все, однако вынуждена только ждать, ждать…