Три напрасных года
Шрифт:
Братва с катеров вновь пошла с бредешком на щук. Набрели на «казанку» с рыбаками и быстро столковались — поменяли два ящика тушенки на ящик водки. Валя Тищенко был инициатором, а тушенка с первого звена. Эта информация для присяжных, потому что дальше события развивались по худшему криминальному сценарию. Подсудное, скажем, дело сотворилось. Годки собрались в кубрике 66-го — но где им выжрать ящик водки. Позвали молодёжь. Всё пока тайком, крадучись. Сундуки затаились в каюте Герасименко, выжидали — будто по их злому умыслу вершились эти дела.
Вернулись мы с Захариком их тайги, разошлись по катерам. Через час летит — губа располосована.
— Кто тебя?
— Боцман Тищенко.
— За что?
— Да пьяный он совсем.
— Да хоть больной…. На дембеля руку поднять?! Сиди здесь, пойду разбираться.
Прошу «добро» и спускаюсь в кубрик ПСКа-66. Здесь накурено — топор вешай, вонь перегара…. Все говорят — никто не слушает. Зё спит не на своём рундуке.
— Тищенко где?
— Да здесь, я здесь.
— Пойдем, выйдем.
— Говори, у меня от народа секретов нет.
— Саньку Захарова за что?
— Я — ни за что. Они со Шлыком сцепились. Я их что, разнимать обязан? Сунул одному, чтобы оба успокоились.
— И что — на душе стало спокойней, а в кубрике тише?
— Слушай, Антоха, чего ты хочешь?
— Ты поднял руку на дембеля — и я сейчас хочу твоей крови. Идём на берег.
— Хорошо. Только сначала сравняемся. Выпей.
Передо мною поставили кружку с водкой и бутерброд с тушенкой. Я подумал — справедливо и выпил. Из дымного полумрака выполз Мишка Самосвал, обнял меня за плечи:
— Зря ты, Валёк, на Антоху бочку катишь — один останешься.
— Нет, своего дембеля мы в обиду не дадим, — обнял меня за талию Витя Иванов.
— Да я теперь и сам чувствую, что погорячился. Прав Антоха: дембель это святое. — Тищенко протянул мне ладонь. — Мир?
Лобызаться с ним не хотелось, и водку пить, и оставаться в этом бардаке…. У меня уже голова кружилась.
— Значит, завтра: ты Захару извинения, а я тебе — руку….
И ушёл.
Луч фонарика полоснул по глазам и вырвал меня из ночных грёз к реальности. Реакции своей позавидовал сам — впрочем, сказалось напряжение двух последних дней. Выбил из рук слепящий фонарь — он упал и погас. В кромешной темноте спрыгнул с гамака, махнул через стол и включил плафон. Ночным гостем был удивлённый Герасименко:
— Да ты трезвый!
Когда водка кончилась, и угомонились моряки, командиры кинулись по кубрикам и пассажиркам, отмечать проштрафившихся — таковыми оказались все. Стали искать зачинщика.
На следующее утро Валя Тищенко больной с похмелья, а больше перепуганный, приполз ко мне. Захарка — не проблема, ему дисбат на Русском острове корячился за махинации с тушенкой.
— Антоха, скажи, что на водку дембеля скинулись — иначе мне кердык.
Эх, как не хотелось давать Переверзеву козыри против себя, но и боцмана жалко. Валёк ты Валёк, хороший же парень, только без царя в голове…. Такие легенды за ним ходили.
В самоволке пьяный попался патрулю из танковой дивизии — ласты завернули, поволокли в караулку. По дороге офицерик отстал, Валя к солдату:
— Слышь, браток, пусти руку.
— Я-то отпущу, да тот-то не отпустит.
«Тот-то» был чуркой. Валя, как рука волю почуяла, так навернул второму конвоиру, что у него сапоги выше бестолковки вспарили. Убежал боцман — не догнали.
Другой случай про Тищенко мне Вадим Белов поведал — сам смеётся, а под глазом «фонарь». Обеспечивал он в тот день командирское присутствие на катерах — понятно, что в базе. Чует — ребята поддают, а потом засобирались куда-то. Вадим прилёг в каюте — люк открытый. Слышит, Тищенко:
— Вахта, командир на борту?
Вахтенный что-то мямлит. Боцман осторожно по трапу спускается, шторки раздвигает заглянуть — есть кто? Белов к нему, Валя драть. За комингс руками зацепился, а Вадим на ногах повис. Боцман подтянулся, и чуть было не выволок обоих на свет лунный, да спохватился — увидит командир, узнает. А Белов уже знал и отпустил ноги боцмана — на свои встал. Только рот открыл сказать — куда, мол, боцман собираешься? — а в лицо башмак прилетел. Лягнул Валёк обеспечивающего и драть. С палубы в пассажирку рыбкой сиганул, на баночку, и одеяло натянул. Белов спускается:
— Спишь, боцман?
— Сплю.
— А ноги помыл?
— Помыл.
— А потом ботинки надел?
— Ноги мёрзнут.
— Ну-ну….
Надо знать Вадима: рапорты он писать не будет, если надо, сам — тьфу в ладонь и в пятак. Наш парень! А боцмана надо выручать.
— Ладно, — говорю. — Вали на нас, я с ребятами поговорю.
И обошлось. Первое звено из Тихой вернулось — Валёк на губу сел, и только. На границу выпустили. А дембелей — якобы зачинщиков пьянки — не тронули. Знал замполит, что на его удар, я тоже отвечу ударом. Отношения наши натянулись звенящей струной.
15
— Ваше благородие госпожа Кручина
Довела ты моряка, как огонь лучину
Душу мою грешную погоди не рви
Не везёт мне в службе — повезёт в любви.
Сдержал начполитотдела слово — прислал замену! Ещё до приказа прислал. «Добро» получили с границы, и личный комментарий от радиста ПСКа-67: «Гладь, Антоха, брюки — замена ждёт». Я, как Таракан-первогодок, по мостику суечусь, всё в ТЗК норовлю зыркнуть — где он мой родной, дорогой, молоденький….
Но сначала было построение, и мичман Беспалов докладывал старшему лейтенанту Переверзеву итоги десятидневного похода — граница на замке, ключ в кармане. Потом Белов подкатил:
— Запасные форсунки есть? Отдай комплект на 66-ой.
Задержался Зё у стенки — давно должен был грозить надменному соседу: приказ получен. Что-то с двигателем у него, с форсунками…. Но мне сейчас на всё плевать! Где молодой мой? Где моя смена? Этот? Какой-то щупленький, ушастый…. Ничего, откормим. Давай, пацан, краба. Схватил парнишку новенького, потащил в кубрик. Вот гамак, вот рундук…. Здесь будешь спать, сюда вещи…. А это Петька, твой начальник. У-у-у, сука!