Три повести о любви
Шрифт:
— Что там? — спросила Таня.
— Остатки эсэсовской формы. Хозяина или наши прикончили, или бандеровцы.
Я поднялся на дорогу.
— Мундир? — полюбопытствовала Таня.
— Комбинезон…
Мы пошли дальше. Чтобы не идти рядом, я все время вырывался вперед. Но Таня если и отставала от меня, то самое большее на пять-шесть шагов. Иногда ее легкие шаги я слышал совсем близко.
И вдруг она отчаянно вскрикнула:
— Осторожно!
— Где? Что? — я отскочил в сторону, нащупал спусковой крючок. Тревожно зашарил взглядом
— Задавишь!
Из-под моих ног выскочил крохотный лягушонок и, ловко орудуя лапками, запрыгал к кювету.
— Фу ты черт! Я уж думал…
— Ты посмотри, как улепетывает!
— И правильно делает!
— Ты думаешь, мы ему позавидуем?
— Я — нет. У меня есть кому завидовать.
— Ах вот ты что имеешь в виду… Нет, дружочек, еще неизвестно, кто кому должен завидовать…
— Слабое утешение.
— Хочешь, я тебя поцелую? — вдруг спросила Таня.
— Хочу, — ответил я мгновенно пересохшими губами.
— Нет, нет, всего один раз, — сказала она, встретив мой засиявший взгляд. Я шагнул к ней.
— Руки, руки назад, — приказала она. — Губы тоже…
— Губы тоже назад? — не удержался я от улыбки.
В эти короткие секунды я позабыл обо всем. Опустив мешавший мне ствол автомата к бедру, я рывком обнял Таню и осыпал ее лицо радостными поцелуями… Глаза… лоб… щеки… не то ямочка, не то складка… Может быть, она еще останется со мной, передумает уходить к другому?
— Пусти!.. Пусти!.. — Таня уперлась мне кулаками в грудь и смотрела злыми глазами.
Я отпустил ее. Вот и вернулся с неба на землю.
— Ну все, пошли! — сказала она, поправив ремень на своей узкой талии.
— Это уже утешение посильнее, — насмешливо заметил я.
Она на ходу метнула на меня сердитый взгляд, но ничего не ответила.
«Нашла блажь, — искал я объяснение случившемуся. — Последний поцелуй. В благодарность за то, что, рискуя жизнью, провожаю ее. А может быть, как она сама говорила, остатки чувства?..»
На этот раз я вырвался далеко вперед и потому первым увидел идущих нам навстречу двух солдат. На груди у них висели автоматы. Оба шли неторопливой, разболтанной, ленивой походкой и о чем-то разговаривали между собой по-украински. У меня мгновенно вспотели руки, ослабли ноги…
Я быстро оглянулся: Тани еще не было…
Теперь все решали секунды. Но, не зная, что это за люди, наши ли солдаты или переодетые бандеровцы, я не имел права даже шевельнуть рукой. Заприметив враждебность с моей стороны, они тоже могли заподозрить в нас кого угодно: наши — бандеровцев, а бандеровцы — наших. И изрешетить обоих очередями.
Они заметили меня, как только я вышел из-за поворота. Но я не видел, чтобы их как-то обеспокоило или заинтересовало мое появление: как будто они находились на прогулке и на каждом шагу им встречались люди. Не требовалось большой сообразительности, чтобы понять, в чем дело. Уже очень были неравны силы: два автомата против одного, к тому же, по моей непростительной беспечности,
Только бы Таня подольше оставалась за поворотом! Если между мной и неизвестными завяжется перестрелка, результаты которой не трудно предвидеть, она сможет где-нибудь затаиться и дождаться, когда бандиты уйдут…
Я прошел на виду у незнакомцев всего несколько шагов, но уже знал, что должен делать…
Первое — предупредить Таню…
Второе — как можно скорее установить, кто они?
Но как?
Я не знаю, сколько еще прошло времени, может быть секунды две или три, как вдруг меня озарило.
— Эй, хлопцы! — я громко крикнул издалека, чтобы услышала Таня. — Вы не видели коня?
— Ни, не бачылы, — откликнулся краснощекий крепыш, шагавший слева.
Кажется, наши…
— Не бачыв коняку? — обратился он к приятелю — криворотому солдату c двумя медалями «За отвагу».
— Не бачыв, — ответил тот.
В его ответе мне послышалась усмешка. Сердце мое сжалось. И хотя шагавший слева крепыш по-прежнему улыбался мне открытой и широкой улыбкой, я в нее уже не верил…
Господи, только бы Таня вняла моему предупреждению, не вышла раньше, чем я узнаю, что это за люди…
В считанные секунды мне нужно было покончить с неизвестностью и, если это бандеровцы, не дать им приблизиться настолько, чтобы они могли взять нас голыми руками.
И тут мне пришла в голову отчаянная мысль: а что, если спросить их об этом в открытую?
Я крикнул:
— Хлопцы, а вы случаем не бандеровцы?
— Ни, мы жиды из Бердычева! — глумливо ответил криворотый, направив на меня автомат.
Бандиты!
Я остановился, ноги мои налились свинцом… Только бы сейчас не вышла Таня. От них уже пощады не дождешься…
— А ну, ходы до нас! — поманил меня по-прежнему улыбавшийся крепыш.
Теперь за каждым моим движением неотрывно следили оба вражеских автомата.
Нет, не успеть… Бандеровцы изрешетят меня очередями раньше, чем я вскину свой ППШ.
— Кынь автомат! — приказал мне косоротый.
Нет, не успеть… Неужели все, конец?
И тут в нескольких шагах, у самой дороги, я увидел широкую кряжистую ель. А что, если?..
Чужие жестокие лица бандеровцев не выражали ничего, кроме предвкушения волнующей и острой забавы.
До ели оставалось еще три шага…
Я слегка оступился на скользкой колее, и тотчас же, один за другим, грянули три пистолетных выстрела…
Улыбка на краснощекой физиономии крепыша сменилась удивлением. Не понимая, откуда и кто стрелял, он рухнул на землю. За те мгновения, что Тане удалось подстрелить одного бандита и на какую-то секунду отвлечь от меня внимание другого, я успел залечь за елью и вскинуть автомат. Но успел залечь и косоротый. Сперва он полоснул короткой очередью по Тане, продолжавшей бить из пистолета откуда-то из-за кустов на повороте, а потом по мне. Пули прошли совсем рядом со мной. И тут я срезал его…