Три повести о любви
Шрифт:
— Для гостей поставили. Чтобы закатами да восходами любовались.
Аркадий подошел и с опаской пошатал скамеечку — до того ненастоящей, игрушечной казалась она среди этих огромных скал.
— Выдержит?
— Пока выдерживала.
Аркадий сел. Действительно, залив отсюда виден как на ладони. За ним в синеватой дымке тянулись до далеких гор, сливавшихся с горизонтом, почти морские расстояния.
Горячев присел рядом, закурил.
— Так о чем будем говорить? — в его
— Подождем Марину, — сказал Аркадий.
А Маришка не спешила. Она поднималась к ним между валунами и собирала камешки. Иногда с любопытством поглядывала вверх и улыбалась.
Аркадий покосился на Горячева. Тот неотрывно смотрел на Маришку и так же аккуратно, в сторону от скамейки, стряхивал пепел.
— «Увезу тебя я в тундру…» — донеслось снизу.
Пела она негромко, вполголоса, как привыкла напевать дома.
— Афанасий! — вдруг крикнула она наверх. — Что это за камень? — и показала.
— Уж больно далеко, не видать, — отозвался Горячев.
Она сделала еще несколько шагов.
— И отсюда тоже не видно?
— Да нет, надо бы поближе.
— А я думала, что зрение у вас, как у орла!
— Где уж нам до орлов…
Маришка остановилась под обрывом.
— Аркаш, дай руку!
Он помог ей взобраться на пригорок. Она появилась перед ними, тонкая и стройная, как гимнастка. Жестом королевы протянула Горячеву камень.
— Ну так что это за самоцвет?
Бригадир взял и неуверенно произнес:
— Яшма, однако?
— Вот так-то, — сказала она мужу, пряча находку в карман курточки. И, усевшись в тесной серединке, заявила весело и требовательно: — А теперь, Афанасий, расскажите нам что-нибудь!
Но тот смущенно ответил:
— Уж лучше вы спрашивайте, а я буду отвечать.
— Идет, — согласился Аркадий. — Первый вопрос: кто ваши родители?
— Отец на фронте погиб. Отчим у меня. Да вы его знаете — Алексей Дмитриевич.
— Это маленький такой? На Ролана Быкова похожий?
— Он самый. А мать по хозяйству.
— Вы один у нее?
— Еще трое.
— Все сыновья? — живо спросила Маришка.
— Два сына, одна дочка.
— Тоже рыбаки? — поинтересовался Аркадий.
— С удочкой иногда посиживают. Один брат милиционер в райцентре, другой — киномеханик. Все как у людей: рыбка — рыбкой, а работа — работой.
— Странные мысли для знатного рыбака, — кокетливо заметила Маришка.
— Не нравится?
— Не очень, — призналась она и назидательно-шутливым тоном добавила: — Надо любить свою профессию.
Господи! Она еще и поучает его…
— Придется полюбить… ради знакомства, — ответил Горячев.
— Я ведь серьезно.
— Так и
Маришка произнесла, склонив голову набок:
— На будущее: остерегайтесь говорить странные мысли. А то я их записываю.
— Дайте поглядеть, — протянул руку Горячев.
— Нет, — она спрятала блокнот за спину.
Да ведь они в открытую флиртуют при нем! И Аркадий сказал с едва сдерживаемым раздражением:
— Мариш, поменяйся с Афанасием местами, а то через тебя нам неудобно разговаривать.
— Пожалуйста, — она пожала плечами и пересела на освободившийся край скамейки.
Стало теснее, потому что Горячев сидел теперь в середине и не прямо, а вполоборота к Аркадию. Маришка же оказалась как бы на отшибе.
Аркадий продолжал засыпать Горячева вопросами:
— А Толя давно в бригаде?
— Третий год. Так же как я, после армии. Но он у нас последнюю путину.
— Почему?
— Как поженятся с Юзей, так и завербуются на БАМ.
— Всего двое из бригады? — снова подала голос Маришка.
— Хватит, — ответил Горячев. — Должен же кто-то и рыбку ловить, кормить строителей.
— Редкое у нее имя, нерусское. Она что, полька? — спросил Аркадий.
— Мать будто полька. А отец русский, чалдон.
— Симпатичная она очень.
— Это уж как найдет на нее.
— Но вас-то она слушается?
— Как бригадира не послушаешься? Должность такая.
— Остались двое, о которых мы с Мариной ничего не знаем, — Миша и тот… Олег Борисович.
— Миша первый год у нас. Покуда в учениках ходит.
— Ну и как, получится из него рыбак?
— А куда ему деваться?
— Ну с Мишей ясно. А вот…
Аркадий не договорил фразы. Маришка вдруг поднялась со скамейки и, не спуская с чего-то взгляда, двинулась между деревьями. Опять какой-нибудь камешек. Прямо как ребенок.
Горячев также проводил ее своими узкими голубыми глазами.
— А вот об Олеге Борисовиче, — наконец продолжил Аркадий, — мы не знаем что и думать.
— Людей не хватает, — вздохнул Горячев. — А то бы давно отправили на принудительное лечение. Может, этой осенью и пошлем.
— А кем он был раньше?
— Все об этом спрашивают. Последние десять лет в ресторане на вокзале работал. Старшим официантом. Там и спился.
— А сюда как попал?
— Как все — по объявлению.
— Но впечатление он производит человека образованного, начитанного…
— Что верно, то верно. Книг про любовь он прочел столько, что иному и не снилось.
— Только про любовь?
— А в других книгах, говорит, одна тягомотина. Чего их читать?
— А кем он был до того, как стал официантом?