Три секунды
Шрифт:
Было уже поздно, и, наверное, следовало бы проехать километр от дома на Васагатан до собственной квартиры на Свеавэген, но злость и тревога прогнали усталость. Ему, Гренсу, и этой ночью не спать.
Его ждал покинутый всеми коридор следственного отдела. Первые летние вечера коллеги Гренса проводили, сидя за бокалом вина в каком-нибудь открытом кафе Кунгсхольма или медленно прогуливаясь по дороге домой, а не торча в скучном кабинете среди двадцати четырех параллельно идущих расследований и без надежды на выплату сверхурочных. Гренс не чувствовал себя отверженным, ему не было тоскливо. Просто он давным-давно решил не принимать участия во всем этом, а личный выбор и отвратительное одиночество — это разные вещи. Сегодня вечером он разберется с выстрелом в тюрьме, завтра — еще с каким-нибудь выстрелом… Всегда найдется какое-нибудь расследование: трагедия для пострадавшего, зато для следователя — возможность ощущать сопричастность на расстоянии. Гренс наведался к кофейному автомату за двумя пластиковыми стаканчиками черного, остановился возле своей почтовой ячейки и увидел в куче невскрытой корреспонденции большой толстый конверт. Вечно тут до фига рекламных буклетов и бездушной рассылки. Гренс вытащил конверт и взвесил его на ладони. Не особенно тяжелый. Комиссар перевернул конверт, ища адрес отправителя. Его собственные имя и адрес легко читались. Мужской почерк, в этом Гренс был уверен, неровный, угловатый, почти острый. Писали, вероятно, фломастером.
Комиссар положил коричневый конверт посреди стола и смотрел на него, пока пил первый стаканчик кофе. При взгляде на конверт у него возникло чувство, которое он сам не мог бы объяснить. Гренс открыл ящик стола, распечатал новую упаковку перчаток, натянул их и указательным пальцем распорол сгиб конверта. Осторожно заглянул в отверстие. Ни письма, ни сопровождающей записки, вообще ни клочка бумаги. В конверте оказалось пять предметов. Гренс вынул их по одному и разложил перед собой между папками с неоконченными делами.
Еще полстаканчика кофе.
Гренс начал слева. Три паспорта. Красная обложка, желтые прописные буквы. «ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ, ШВЕЦИЯ, ПАСПОРТ». Все шведские, действующие, выданы полицией лена Стокгольм.
Фотография сделана в обычном фотоавтомате.
Пара сантиметров в длину и ширину, черно-белая, слегка расплывчатая, блики от вспышки в светлых глазах.
Одно и то же лицо повторилось трижды. Но с разными именами и разными личными номерами.
Лицо, которое принадлежало мертвому.
Питу Хоффманну.
Гренс откинулся в кресле и посмотрел в окно, на свет, на слабые фонари, стерегущие прямые безлюдные асфальтовые дорожки во внутреннем дворе Крунуберга.
Это ты?
Комиссар взял конверт, перевернул.
Это письмо от тебя?
Гренс поднес конверт ближе к глазам, кончики пальцев легко прошли по передней стороне. Почтовая марка отсутствовала, зато в правом верхнем углу виднелся почтовый штемпель. Гренс долго изучал его. Трудно прочитать, текст частично расплылся. «ФРАНКФУРТ». В этом Гренс был уверен. И шесть цифр. 234212. Потом — какой-то символ: не то птица, не то самолет.
И больше ничего. Кроме черточек расплывшейся туши.
Гренс порылся в ящике стола, достал папку со списком телефонов. Хорст Бауэр, Бундескриминальамт, Висбаден. Гренсу очень нравился этот комиссар немецкой уголовной полиции, с которым он работал несколько лет назад — они вместе расследовали дело о брошенном автобусе с детьми из Румынии. Бауэр оказался дома, он обедал, но обрадовался звонку Гренса и загорелся желанием помочь; пока Эверт ждал, а обед остывал, Бауэр позвонил по трем номерам и в конце концов подтвердил: конверт, который совсем недавно попал в почтовую ячейку комиссара уголовной полиции Гренса, отправлен из офиса курьерской фирмы, расположенного в международном аэропорту Франкфурта-на-Майне.
Эверт Гренс сказал «спасибо» и положил трубку.
Один из самых больших аэропортов мира.
Гренс громко вздохнул.
Если это ты, если конверт пришел от тебя… значит, ты проинструктировал кого-то, чтобы этот кто-то отправил его. После твоей смерти.
На столе оставались еще два предмета. Первый — меньше сантиметра величиной. Гренс ухватил его неуклюжими пальцами в перчатках. Приемник, серебристый наушник. При помощи такого прибора можно прослушивать переговоры, которые улавливает передатчик такого же размера.
О господи!
Не прошло и двенадцати часов с тех пор, как Свен держал в руках точно такой передатчик, соединенный с черным проводом и с черным же фотоэлементом.
Шаткие перила колокольни.
Тысяча пятьсот три метра до уже взорванного окна мастерской.
Гренс потянулся к полке позади стола, к пластиковому пакету, который еще не внесли ни в один протокол изъятия и даже не передали криминалистам. Гренс высыпал содержимое пакета на стол, набрал один из немногих телефонных номеров, которые он знал наизусть, и положил трубку с монотонным голосом Фрекен Ур [26] на стол, рядом с передатчиком. Потом вышел из кабинета, закрыл дверь, поднес серебристый приемник к уху и выслушал сигнал точного времени, который повторялся каждые десять секунд.
26
Букв. «Барышня Часы», телефонная служба точного времени.
Приемник работал.
Приемник, присланный ему в конверте, ловил частоты, которые посылал передатчик, найденный на перилах башни.
Еще один предмет. Лазерный диск.
Гренс покачал блестящий диск на ладони. Ни текста, ничего, что указывало бы на содержание.
Гренс сунул его в дисковод.
— Правительственная канцелярия, вторник, десятое мая.
Тот самый голос.
Они со Свеном слушали этот голос всего пару часов назад.
Голос, который позвонил в диспетчерскую. Голос, который угрожал.
Хоффманн.
Гренс проглотил последние капли кофе из стаканчика. Взять третий?
Не сейчас. Комиссар посмотрел на длительность звукового файла. Значит, кофе — через семьдесят восемь минут тридцать четыре секунды.
Когда я прослушаю все до конца.
Третий стаканчик кофе из автомата стоял на столе.
Гренс принес его, но кофе оказался не нужен. То, что бушевало у Гренса в груди и от чего кружилась голова, к кофеину не имело никакого отношения.
Законная полицейская мера только что стала узаконенным убийством.
Гренс снова и снова слушал присланную запись.
Сначала — громкий шорох. Кто-то идет, микрофон трется о ткань при каждом шаге. Через одиннадцать минут сорок семь секунд, Гренс проверил это по временной ленте файла, — два глухих голоса. Микрофон далеко от говорящих, на ноге, было понятно, что Хоффманн передвигался поближе к источнику звука — медленно вытягивал ногу в сторону говорящего, без причины вставал и подходил поближе.