Три сердца
Шрифт:
Гого, потерев лоб, выдавил с трудом:
— Я… не настаиваю… если не хочешь. Это не совсем приятные обстоятельства…
— Мне бы хотелось, чтобы ты обратился к кому-нибудь другому, — повторил Ирвинг.
— Конечно, конечно, — к Гого постепенно возвращалось присутствие духа, — я не хочу тебя затруднять.
Он закусил губы и добавил:
— Ты и так предоставил мне достаточно доказательств доброжелательности и… великодушия, чем я имел… право ожидать.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — ответил Ирвинг, —
Он говорил с некоторым усилием, взвешивая и акцентируя слова. Гого не понял, что Ирвинг имел в виду, и, предпочитая отдалиться от опасной темы, спросил:
— Как ты считаешь, я могу попросить в секунданты Полясского и Кучиминьского?
— Полагаю, что да, — не задумываясь, ответил Ирвинг.
— Если не возражаешь, я сейчас позвоню им.
Сложившаяся обстановка для обоих была такой тягостной, что оба облегченно вздохнули, когда Гого начал разговаривать по телефону. Как Кучиминьский, так и Полясский согласились и обещали вскоре прийти.
Спустя несколько минут возвратилась Кейт вместе с Иолантой Хорощанской. Они встретились на улице, и Кейт пригласила ее на ужин. После появился Тукалло, который довольно бесцеремонно привел своего знакомою, грузинского поэта, пана Солинадзе. Когда уже накрывали на стол, пришли Кучиминьский, Полясский и Хохля.
За столом было много выпито. Большинство гостей после ужина перешли в кабинет, куда подавали кофе.
Пани Иоланта хотела поправить прическу, и Гого проводил ее в комнату Кейт.
— Я оставил дверь приоткрытой, — заметил он шутливо. — Могла бы и оценить мои усилия по сохранению твоей достойной репутации.
— Моей?.. Ах, не стоит утруждать себя, — ответила она. — Хотя с твоей стороны ничто ей и так не угрожает.
— Должен ли я это понимать как выражение доверия?
— Как выражение уверенности, что никто из тех особ, — движением головы она указала на дверь кабинета, — даже не усомнится, что…
— Что я могу предпринять атаку, — подсказал Гого.
— Нет, что такая атака может быть успешной.
— Я кажусь тебе таким омерзительным? — весело спросил Гого.
Она смерила его кислым оценивающим взглядом, точно осматривала какую-то мебель, о которой нужно высказать свое мнение.
— Нет, ты не омерзительный, — произнесла она деловым тоном. — Ты просто никакой, серый, классически посредственный.
— Так-так, Иоланта, это делает честь моей внешности, даже льстит, за что я благодарен тебе, — он изобразил хорошую мину.
Иоланта покачала головой.
— Здесь не идет речь о внешности. Ты целиком посредственный.
— А может, мы слишком мало знакомы, чтобы ты была столь категоричной? — усмехнулся Гого натянуто.
— Возможно, — согласилась она.
— Меня радует, что, очевидно, не все придерживаются такого мнения. Людям приятно дружить, тем, кто далек от поисков посредственности.
— Ты говоришь о них?
— Да, о них.
— Боже, какими же легковерными бывают мужчины в своей самонадеянности, — рассмеялась Иоланта.
— Не понимаю, где тут легковерность, где самонадеянность?
— Потому что не замечаешь Кейт.
— Какое отношение имеет Кейт к нашей дружбе? — удивился он искренне.
— Огромное. Да только она и имеет! Дорогой мой, они же все обожают ее, именно ее, — подчеркнула Иоланта. — Осознаешь ли ты вообще, какая у тебя жена?
— Предполагаю, — усмехнулся Гого с иронией.
— Она необыкновенна.
— Поэтому я и женился на ней.
— Это понятно, — согласилась Иоланта, внимательно припудривая подбородок. — Это совершенно понятно, зато я не могу понять, какими мотивами руководствовалась Кейт, когда выходила за тебя замуж.
— Я вижу, что ты сегодня очень озлоблена, — заметил Гого.
— Отнюдь, просто откровенная.
— Так почему бы тебе не предположить, — произнес он раздраженно, — что Кейт, я полагаю, нашла во мне нечто, выходящее за рамки посредственности.
— Конечно. Но она могла ошибиться.
— Ах, ошибиться!
— Вот именно. Впрочем ты не думай, что я хочу унизить тебя. Посредственность — не позор. У меня, к примеру, посредственный талант художника, но пойдем уже к ним.
В кабинете разгорелась дискуссия. Все, во главе с Тукалло, атаковали Кейт и Кучиминьского, которые не приветствовали в современной музыке погоню за эффектами и позой.
Гого, подавленный, сидел молча. Слова Иоланты огорчили его больше, чем все другие неприятности последних дней. Он ненавидел Иоланту, ненавидел отчаянно потому, что она осмелилась озвучить то, что сам он давно чувствовал, но во что, однако, в глубине души отказывался верить. Любили его, дружили с ним ради Кейт и для Кейт. И не только Полясский, Ирвинг или Стронковский который был в нее влюблен, но и Дрозд, которому женщины были безразличны, и Тукалло, ставивший ее вровень с собой, и Хохля, и другие.
Гого всегда ценил интеллигентность Кейт и то, что называл начитанностью. Но только сейчас ему пришла в голову мысль сравнить ее и себя.
«Посредственность, да, Иоланта права, — думал он. — Я — посредственность».
И тотчас же появился вопрос: «А она, Кейт, что думает обо мне?» Утешительный ответ не напрашивался.
С того дня ежедневно это мучило Гого. У него не хватало мужества начать с ней разговор из боязни, что Кейт легче, чем он мог предположить, искренне ответит, и то, что он услышит от нее, раз и навсегда уничтожит все сомнения, с которыми можно было жить, но без которых жизнь стала бы пыткой.