Три стороны моря
Шрифт:
— С басилевсом говорите почтительно. На вопросы отвечайте правдиво. Оружие оставите мне.
— Басилевс нас боится? — не выдержал Парис.
Страж даже не взглянул на него.
— Таков закон.
Потом они долго сидели в пустом зале.
— Неужели здесь может быть что-то красивое? — спросил Парис после долгого молчаливого ожидания.
Наконец к ним вышел человек возраста Рамзеса. Борода его начинала седеть. С некоторых пор всех людей старше себя Ба сравнивал с Рамзесом Великим. Пока что Великий Дом выиграл все сравнения.
— Кто из вас сын царя?
— Я, — сказал
— Какой страной правит твой отец?
— Троей и Илионом.
— А-а… Это тот город, который некогда взял Геракл.
— Меня тогда еще не было, — сказал Парис.
— Конечно. Ты молод.
— Если бы я уже был, Геракл не взял бы город.
— Ты самонадеян. Геракл был велик, ему ничто не могло противиться. И я тоже. — Он помолчал. — Меня зовут Тиндарей, я басилевс Спарты.
Вошел слуга. Началась трапеза.
В горшках подали похлебку. Ба-Кхенну-ф попробовал и понял, что сила воли уже не понадобится когда-то после. Вся сила воли нужна сейчас, иначе он это кушанье не осилит и хозяин дома будет оскорблен.
Вино принесли, изрядно разбавленное водой. Впоследствии Ба-Кхенну-ф узнал, что даны вообще не пьют неразбавленное вино, но тогда первый глоток его удивил.
— О Тиндарей, мы много слышали о редкой красоте твоих дочерей, — произнес Ба заготовленную заранее фразу.
— Конечно, они красивы. Будь по-другому, их не взяли бы в жены лучшие мужи Ахайи.
— Муж Елены — Менелай, — сказал Ба. — А второй?
— Муж Клитемнестры — сам Агамемнон, глава Атридесов. Она живет с ним в Микенах. Две сестры — два брата, все достойны друг друга!
— А можно увидеть твою дочь Елену? — вдруг спросил Парис.
— Жена не выходит к незнакомцам, когда мужа нет дома.
И едва Ба услыхал ответ, у него отлегло от сердца. Он даже не сумел сдержать улыбку радости.
— Напрасно улыбаешься, странник. Мы, народ данов, соблюдаем обычаи.
— Это очень похвально, — произнес Ба-Кхенну-ф. — Это действительно похвально, о Тиндарей, басилевс Спарты.
Трапеза не была ни щедрой, ни веселой. Спать их положили в одной комнате, устлав пол шкурами.
Ночью Ба думал. Он пытался определить бога, в которого верит, и силу, которой служит. То, что он для себя выбрал, как оно называется? Особый путь, узкий и сложный. Или, проще: предание себя, передача себя чему-то высшему. Он, Ба-Кхенну-ф, есть человек, предавший себя единому богу, и нет для него больше богов, кроме этого бога. Его ведет по жизни высшая власть…
Выждав время, Ба разбудил Париса.
— Только тихо! — заговорил он ему на ухо. — Я все сделал для тебя.
— Что?
— Я все для тебя сделал.
Они бежали по той же пыльной дорог ночью. Парис бежал хорошо, легко. Ба приходилось трудно.
— Погоди! — кричал он, и лишь голос был способен догнать приамова сына. — Не забывай, этой ночью я ведь уже бегал здесь.
Она ждет тебя на моем корабле.
Будь ты проклят, счастливец! Будьте вы все прокляты…
Она уже ждет тебя там.
Добежали, домчались! Ба задыхался. Очертания двух кораблей, их округлые бока выделились из темноты.
Ба оставил Париса ждать и забрался на свой корабль.
— Это я, Ба-Кхенну-ф! — громко оповестил он, чтобы во тьме установленная им же охрана не пронзила его копьем.
Девушка спала.
— Вставай! — он принялся трясти ее. — Возьми светильню. И помни: я украл тебя нынче ночью из дома басилевса. Все остальное ты знаешь.
— Я знаю, — покорным эхом откликнулась девушка.
Сердце Ба заболело, но он не остановился. От сожалений избавят скорость действий и новые тревоги.
— Чья ты дочь?
— Тиндарея.
— Кто твоя сестра?
— Клитемнестра.
— Кто твой муж?
— Менелай, брат Агамемнона Атридеса.
— Я украл тебя ночью. Ты согласилась, прельщенная красотой царского сына. Ты видела его тайком. Поняла?
— Да.
— Как тебя зовут?
— Как всегда. Как ты назвал.
— Как тебя зовут? — повторил Ба.
— Елена.
Ба вышел из шатра на палубу и крикнул:
— Эй, Парис!..
Утро. Солнце. Мрачный ясный день.
Море разводило их в стороны, прочь друг от друга. Ба стоял, покачиваясь, на корме и смотрел, как удаляется троянский корабль, как царский сын на прощанье поднял руку.
Спешить с отплытием было незачем, и Ба хотелось оставаться на берегу как можно дольше, но он разыграл спешку, в точности по плану.
«Я вернусь за тобой!» — успел шепнуть он ей напоследок.
Когда?! Неизвестно. Никто не знает. Верь!
Он действительно верил, что вернется, он увезет ее, украдет уже по-настоящему, не из Спарты — из Трои-Велуссы — пусть только война разгорится до предела.
Он обещал. Война начнется.
Само собой, Парису она понравилась. Парис дождался дневного света — и поразился экзотической красоте девушки. Само собой, в Трое таких не водилось. Это ведь была не женщина данов — данайка, как называли их троянцы, или ахеянка, как порой называли себя даны по принадлежности к Большой Ахайе. Это была женщина развитой культуры, драгоценность, доведенная до блеска там, где умеют обращаться с драгоценностями — в Кемт, в нижнем течении Хапи. Парис не знал, сколько она стоит, во что обошлась Рамзесу Великому, сколько стоит кольцо осады, которое скоро сожмется вокруг его города.
Последняя черточка достоверности.
«Я надеялся на награду».
«Ты получишь ее».
«Когда?».
«Когда хочешь».
«Сколько?».
«А сколько ты хочешь?»
«Один талант серебра». [60]
«О-о… Это немало. Я не царь. Я только сын царя».
«Хорошо. Твой вес?»
«Я постараюсь дать тебе талант. Если не выйдет, я заменю его другой прибылью».
«Я прибуду в твой город весной».
«Не бойся, купец. Парис не обманет тебя!»
60
Один греческий талант — это примерно те же 236 египетских дебенов, которые Ба заплатил за девушку. Около 26 кг. Однако следует учесть, что серебро в Древнем Египте стоило дороже золота.