Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

— У вас тут своих женихов хватает...

— С такой знатной бородой ни одного нет. У нас все безусые.

— С бачками есть, как у Пушкина...

— Вон оно что... — протянул Кирилл Евграфович.— Это ты о Володьке Дмитриенко? У Мыльникова на заводе работает. Наладчик станков. Толковый парень, только вот, когда выпьет, побуянить любит... А ты что, имеешь про­тив него что-нибудь?

— Наоборот, — сказал Артем. — Восхищаюсь.

— Чего-то ты темнишь, парень, — покачал головой Кирилл Евграфович.

— Гаврилыч меня ждет, — сказал Артем. — Велико­лепный плотник! Спасибо за рекомендацию. Я очень рад, что он строит дом.

— Гляди не сглазь... — усмехнулся

Носков. — Так прошу тебя: подумай насчет карикатуры. Позанозистей, чтоб за живое задело...

У калитки Артем остановился. Носков курил и смот­рел на него. И взгляд у него был задумчивый.

Глава четырнадцатая

1

Сентябрь был такой же теплый и солнечный, как и август. Все так же стороной проносились редкие осенние грозы, пронзительные ветры гнули в бору деревья, и тогда в воздухе густо реяли сухие сосновые иголки и уже тро­нутые желтизной листья. Потом снова становилось тепло и солнечно. В такие дни из леса плыли по воздуху длин­ные голубоватые нити паутины, которые и разглядеть-то почти невозможно. На длинных паутинах, оторвавшись от своей многодетной матери-паучихи, совершали свое пер­вое далекое путешествие маленькие паучки. Идет человек по лесу или по улице — и что-то тонкое, липкое вдруг коснется его лица. Это и есть паутина с паучком-путе­шественником.

Не только паутина летела из леса. Летели вышелу­шенные ольховые сережки, березовая пыльца, кленовые стрекозки и разнокалиберные семена других деревьев. Летели, чтобы упасть на землю и, пролежав зиму под сне­гом, весной проклюнуться тонким зеленым ростком.

В лесу дружно пошли грибы. Последний, самый обильный, осенний слой. Ребятишки, да и взрослые таска­ли кузовами и корзинками ядреные боровики, толстоно­гие подосиновики, бледно-розовые волнушки и благород­ные грузди. Артем раньше считал, что лучше рыбалки ничего не бывает на свете, но оказалось, что грибы соби­рать — тоже огромное удовольствие. Только вот девать их было некуда. Солить он не умел, сушить тоже. А боль­ше двух сковородок в день не съешь. И он отдавал грибы соседу Кошкину, жена которого в два счета с ними рас­правлялась: что сушить, что солить, а что и в мусорную яму... Случалось, Артем приносил из лесу и поганки.

В саду среди ветвей закраснелись яблоки. С каждым днем они становились больше, наливались, радовали глаз. Однако Артем стал замечать, что самые спелые яблоки куда-то исчезают. Напрасно он шарил в густой траве под яблонями — плодов там не было. А несколько дней спу­стя, когда он впервые обратил внимание на пропажу яблок, застукал в саду дочь Кошкина — Машу. Девчонка метнулась к забору — она была в спортивных брюках — и зацепилась за гвоздь в доске. Услышав, что затрещала материя, замерла на месте. Ни капельки не испугавшись, таращила на Артема светлые плутоватые глаза. На вид девчонке лет пятнадцать. И хотя велик был соблазн от­шлепать ее, Артем помог освободиться от гвоздя.

— Попросила бы, и так дал, — сказал он.

— Просить — это неинтересно, — бойко ответила она, с любопытством рассматривая его.

Артем тоже с интересом смотрел на нее: тоненькая, с острыми плечиками, курносая, волосы коротко подстри­жены и на лоб спускаются тугими завитушками, пухлые розовые щеки щедро усеяны веснушками.

— Я ведь могу и нашлепать!

— Вот это будет интересно! — засмеялась она. — Меня уже давно никто не шлепает. Родители считают, что я уже взрослая: в девятый класс перешла.

На язык бойкая. И поглядывает на Артема насмешли­во. Некрасивая, а в лице что-то такое

есть...

— И зря, — сказал он.

— Я еще у дедушки Андрея яблоки таскала... Уж ко­торый год.

— Ну, тогда другое дело... — Артем не выдержал и рассмеялся.

Она посмотрела на него и тоже фыркнула.

— Я ведь по-божески... Другие все до последнего яб­лока обтрясут, да еще, бывает, ветки поломают. Считайте, что вам повезло: мальчишки знают, что это мой сад, и никто больше нос сюда не сует.

— Выходит, ты мой ангел-спаситель, — усмехнулся Артем. — Я еще должен тебе в ножки поклониться?

— Нарисуйте лучше меня, дядя Артем. Только не карандашом, а красками. Яркими-яркими, чтобы было красиво.

Артем молча смотрел на нее. Видно, старый стал, если девчонки дядей называют. Маша чем-то напоминала репинскую «Стрекозу».

— Я на фотокарточках кошмар как плохо полу­чаюсь, — сказала она и опечалилась, даже уголки губ опустились. — Нас весной всем классом сфотографирова­ли. Все девчонки как девчонки, одна я уродина... И у Людки Волковой почему-то вышло два носа. Я карточку на чердаке в старых газетах спрятала, чтобы никто-никто не видел меня такую...

— Когда-нибудь я тебя напишу, — сказал Артем. — А сейчас, дорогая Машенька, что-то нет настроения...

— Ой, правда? — обрадовалась она. — Можно, я и Людку Волкову приведу? А откуда вы знаете, как меня звать? Бабушка сказала, да? Она у нас любит погово­рить... — Девчонка засмеялась: — Уж точно, спрашивала вас про вуяку? Да? Ей все время кажется, что папа вста­вил в стенку какую-то свистульку. Вот она и вует все время. И слово же такое придумала: «вуяка»! Ой, что же это я! — спохватилась она. — Угощайтесь... — И, до­став из-под трикотажной блузки яблоко покрупнее, про­тянула Артему.

Он взял, вытер носовым платком и, надкусив, сказал:

— Спасибо.

Она тоже впилась острыми зубами в другое яблоко. Яблоки были с кислинкой и стягивали десны.

— Вон на той получше будут, — кивнул Артем на яблоню, приткнувшуюся к соседнему забору.

— Я знаю, — сказала Маша. — Я вон то желтое с красным хотела сорвать, но вы так неожиданно вышли... А вообще самые сладкие на яблоне с расщепленной вет­кой...

— Ты лучше меня знаешь, — улыбнулся Артем. Она швырнула в огород огрызок и посмотрела на не­го смеющимися глазами.

— Я даже знаю, почему вы не в настроении... И бо­рода у вас такая унылая-унылая!

— Гм, унылая борода... Ну и выдумщица! Так поче­му же я не в настроении?

— Влюбились в Татьяну Васильевну, а она...

— Что же она?

— Влюбились! Влюбились! — засмеялась девчонка и припустила по травянистой тропинке к дому.

2

Ночью кто-то бросил булыжник в окно. Стекло раз­летелось вдребезги, а камень с грохотом покатился по полу. Артем вскочил с кровати и выбежал на крыльцо. У клуба кто-то громко хохотнул, и снова стало тихо. Шлепая босыми ногами по влажной и холодной тропинке, он вышел за калитку. На улице тихо и пустынно. У ав­тобусной остановки темнеют несколько молчаливых фи­гур, вспыхивают и гаснут огоньки папирос. Тот, кто швырнул камень, мог быть среди них. Но идти туда в од­них трусах и выяснять отношения было нелепо. Артем передернул плечами — стало довольно прохладно — и вернулся в дом. Осколки блестели под ногами, кружевная тень от яблонь шевелилась на стене, под печкой уныло скрипел сверчок. Когда это он успел поселиться? В раз­битое окно вместе с ночными звуками и шорохами вплеснулся серебристый лунный свет. Легкие порывы ветра то оттопыривали занавеску, то вытягивали на­ружу.