Три версты с гаком

Козлов Вильям Федорович

Артем ожидал, что плотник расскажет, что с ним приключилось, но тот и не думал. Он чиркал каранда­шом по чисто выструганной доске, делал зарубки топо­ром, долбил пазы. Артем собирал обрезки досок и скла­дывал под невысоким навесом, который сам сколотил.

— Отдохнул? — наконец не выдержал и первым спро­сил Артем.

— В гостях разве отдохнешь? — сказал Гаврилыч.

— В гостях? — усмехнулся Артем. — А я слышал — в милиции.

— Дружок у меня там, в Бологом... У него и гостил. Уважаю я его, умный мужик! С ним и поговорить-то при­ятно.

— А мне говорили, что тебя вместе

с Эдуардом Юрка-милиционер на мотоцикле прямым ходом в кутузку доставил.

— Так Юрка ж у него в подчинении, — сказал Гав­рилыч. — Ему вышел срочный приказ — и доставил.

— Вышел приказ?

— Митрич-то повыше начальник, чем Юрка... Ви­дишь ли, ему понадобился я. Ну, он сымает трубку — и Юрке, так, мол, и так, малой скоростью на мотоцик­ле, значит, доставь мне Гаврилыча, то есть меня. Юрка и доставляет. Ему прикажут — он и тебя отвезет куда

надо.

— Зачем же ты вдруг милиции понадобился?

— Надумали они строить гараж... У них — шутишь — пять машин, не считая мотоциклов. Ну а настоящих спе­циалистов под рукой не было, вот и нагородили не

луч­ше, чем тебе Серега Паровозников. Мне и пришлось за бригадира трое суток... то есть три дня. Выправил им гараж, как полагается, — и домой. Инспектор ГАИ само­лично привез сюда нас с Эдом... А начальник благодарность объявил и долго руку тряс. — Выручил, значит, милицию... — Трое суток на казенных харчах, спал, правда, на нарах, и на замок закрывали... Но там чисто было, ни­чего не скажешь. И даже в душе разок помылся. Баню, конечно, больше уважаю...

— Много ли ты там заработал? И вином тоже с тобой расплачивались?

— Я у них, Иваныч, вроде шефа... Ну, шефствую над ними, что ли. А шефы денег не берут с подшефных. В прошлом году коридор в милиции отгрохал. Правда, тогда я не трое суток полу... отработал, а пятнадцать...

— Ты прав, — сказал Артем, — твой дружок Митрич умный человек. Вряд ли кто еще другой может со­здать тебе такие благоприятные условия для работы.

— Я и говорю, умный... Напоследок душевно мы с ним

потолковали. Жалко, ни разу не довелось с хорошим че­ловеком выпить.

— А что ж так?

— Он бы, понятно, уважил, да служба у них сам знаешь какая. Раз поставлен государством на ответ­ственное дело — шабаш, не пей! Вот Мыльников — ди­ректор спиртзавода, у него водка да спирт — что вода клю­чевая... Залейся. А его никто пьяным не видел. И рабо­чих держит, будь здоров! У него на заводе пьяного не увидишь, а ежели бы сам выпивал, тогда что? Весь за­вод хмельной ходил бы. Таким людям, я считаю, выпи­вать никак нельзя. От этого вред любому делу может большой выйти... Вот я выпиваю, тут никакого вреда нету...

— Ну, как сказать, — заметил Артем.

— Мне уже пятьдесят, — продолжал Гаврилыч, — а еще ни разу никем, окромя топора и рубанка, не коман­довал. Надо мной командиров было — не счесть. Как помню себя, все мною командовали. С мало­летства. Разных на своем веку начальников повидал: и глупых и умных. Когда умный да душевный, тогда и не чувствуешь, что тобою командуют. Умеет человек так подойти, что все для него сделаешь, живота не пожалеешь. А дурак, он и есть дурак. За вер­сту видно. У такого ходить под началом — не приведи господь... Вот в армии

случай был. Старшина занятия проводил. Показывал, как надобно с гранатой обращать­ся. Это еще перед отправкой на фронт. Ну, один солда­тик обмишурился и вытащил чеку-то. А предохранитель прижимает к корпусу. Подходит к командиру: «Вот, го­ворит, тут штучка одна выскочила». Старшина аж в лице переменился. «Бегом, — кричит, — отсюдова! Вон туда, в кусты... и вставь чеку на место, чтобы все как было!» Солдатик побежал, конешно, приказ есть приказ. Не­множко погодя слышим — рвануло! Мы туда, а солдатик стоит, все лицо в кровищи и обеих кистей нет... А стар­шине скомандовать бы, чтоб швырнул гранату в овраг — и всего делов.

— Судили его?

— Солдатика-то?

— Старшину.

— Суди не суди, а человек на всю жизнь без рук остался... Когда на фронт отправляли, старшины с на­ми не было.

Гаврилыч взял готовую доску и ушел в дом, немного погодя послышался стук молотка. Артем достал из сум­ки стеклорез, линейку и стал подгонять к раме стекла. Первое стекло треснуло с краю, второе отломилось как раз по метке. Пока Гаврилыч возился на кухне, Артем вставил раму на место. Он думал, плотник ничего не за­метил, но Гаврилыч потом сказал:

— Сурьезные у нас парни! Небось из-за девки стек­ло-то высадили? — И, сморщившись, зафыркал, закаш­лялся. Это означало у Гаврилыча смех.

Артем взял альбом, перья, тушь и забрался на чер­дак. Мастерская еще не была готова. Пока настлан пол да вставлено самое большое в поселке стекло. Артем об­ратил внимание, что смеховцы останавливаются возле его дома и, задрав голову, подолгу смотрят на диковин­ный фонарь под крышей. А бабка Фрося как-то постави­ла полные ведра на землю, сняла коромысло и перекре­стилась на окно. Потом подошла к крыльцу, поздорова­лась за руку и принялась расспрашивать:

— Чевой-то это у тебя наверху такое, Артемушко? Таких большущих окон сроду не видывала.

— Мастерская это, бабушка, — стал объяснять Артем, но старуха будто не слышала. — Давеча иду из лесу, козе своей травы серпом на­жала, гляжу — будто горит дом-то твой... Я так и ахну­ла. Батюшки, думаю, не успел выстроить, ан уж пожар! Гляжу, будто машин пожарных не видать, народу то­же... А это, сынок, солнышко садилось, да прямо в твое окно красным огнем-то и ударило...

Артем нагнулся к старушечьему уху и снова попы­тался объяснить, что художникам необходимо много света, вот и пришлось ему такое большое окно вставить... И пусть она скажет своей внучке Маше, чтобы приходила к нему. Будет портрет ее рисовать.

Старуха смотрела на него чистыми умными глазами и кивала, а когда он кончил, спросила:

— Сынок, может, у тебя там штука такая есть, в ко­торую на луну да звезды глядят? Внучонок покоя не дает: спроси да спроси у дяди... Хочется ему до смерти поглядеть в интересную эту штуку на луну. Ты уж дай ему, хоть одним глазком?

—- Пусть приходит, — улыбнулся Артем.

— У тебя лестница-то, Артемушко, на верхотуру крутая?

— Да как сказать...

— Может, и я, старая, приволокусь глянуть на луну-то... Внучок-то говорит, там дырки да горы на луне ви­дать... Не гляди, что старая, я вижу хорошо, особливо далеко...