Три версты с гаком
Шрифт:
— А по-моему, наоборот: моим ученикам это не понравилось бы.
— Зато мне очень нравится... — Артем снова привлекает ее к себе.
Вот так идут они, взявшись за руки, и останавливаются чуть ли не у каждого дерева.
— Я обратила внимание, если долго смотреть на какой-нибудь лист, он ни за что не слетит с дерева... Остальные срываются, падают, а тот, на который смотришь, держится... Почему так?
— Это он нарочно, чтобы тебя позлить...
— Тебе не хочется уехать в Ленинград? — без всякого перехода спрашивает она.
—
— Честное слово?
— Честное слово.
— Странный ты человек, — говорит она. — Все рвутся в город, а ты торчишь в деревне...
— В поселке, — улыбаясь, поправляет Артем.
— Наши учителя говорят, как ударят морозы да все вокруг занесет снегом, сядешь ты на свою машину, и прощай Смехово!
— Морозы, снег, вьюга, пурга... Как давно всего этого я не видел.
— Теперь мне понятно, из-за чего ты здесь остался: из-за пурги?..
— Мне здесь очень хорошо... — говорит он и, видя, что она пристально смотрит в глаза, будто сомневаясь, добавляет: — Это потому, что ты здесь.
— А если бы меня не было, ты бы остался?
— Не знаю, — отвечает он.
— Иногда в школе мне вдруг кажется, что ты уехал. Я не могу дождаться конца уроков, хватаю портфель и бегу домой... Один раз даже забыла ребятишкам написать на доске домашнее задание... Прибегу, а твоя машина стоит на месте. У меня как гора с плеч... А вдруг когда-нибудь ее там не будет? Знаешь что, Артем, когда я утром иду в школу, я не думаю, уехал ты или не уехал. А потом, к концу занятий, начинаю волноваться,
нервничать... Ты меня не провожай в школу, а лучше встречай, ладно?
— Ну и фантазерка ты!
— Встречай меня, Артем.
— Скоро мы будем вместе ходить в школу и возвращаться...
Теперь она останавливается, роняет портфель и обеими руками обхватывает Артема за шею.
— Любишь?
— Люблю... А ты?
— Люблю...
— Очень?
— Очень-очень!
Пройдя еще несколько шагов, она вдруг спохватывается:
— Почему ты сказал, что скоро мы вместе будем ходить и возвращаться? Ты что же это, на ступеньках будешь сидеть и дожидаться меня? В таком случае я попрошу у бабушки тулуп...
— Мы теперь с тобой коллеги, — улыбается Артем.
— Коллеги? — Глаза ее становятся большими-большими.
— Можешь поздравить, с той недели я зачислен в вашу школу учителем рисования. Двенадцать часов в неделю...
— В нашу школу? — все еще не верит она.
— Постой, а ты меня не разлюбишь? — спрашивает он. — Был художником, а вот стал учителем...
— Артем, как я рада!
— Я тоже...
— Подожди... — озабоченно хмурит она лоб. — Это нехорошо, что мы будем в одной школе... Я буду тебя стесняться. Может быть, мне лучше перевестись в другую?
— Вот тебе и раз! — изумляется Артем. — Я из-за тебя и согласился... Мы же только на переменках будем встречаться да в учительской.
— Ты не знаешь наших учителей... Особенно Аля Родина, как начнет ехидничать...
Нет-нет, я лучше перейду в другую школу!
— Ты права, если Аля Родина начнет ехидничать, наше дело плохо, — в тон ей говорит Артем. — Что же нам делать?
— Не знаю.
— Есть один выход! — хлопает себя по лбу Артем. — Давай поженимся.
— Я боюсь.
— Чего?
— Боюсь за тебя замуж выходить.
Он всегда удивлялся, когда сосны и ели расступались и показывались первые дома поселка. Дорога до школы была такой короткой. Таня, размахивая портфелем — сама-то еще совсем школьница! — взбегала на крыльцо, оборачивалась и дарила еще одну чудесную улыбку. В светлых тонких чулках ноги ее стали еще красивее. Артем дожидался, когда зазвенит звонок, и лишь тогда уходил. Мальчишки и девчонки здоровались с ним, как со старым знакомым. Наверное, они совсем не удивятся, когда он придет к ним в класс, раскроет журнал и скажет: «Здравствуйте, ребята!» Нет, лучше: «Здравствуйте, дети!» Так педагогичнее...
Назад, в Смехово, дорога была длиннее. Становилось тепло. Осенью солнце не поднимается высоко, но еще греет. Над землей стелется пар. Это изморозь испаряется. Иногда наверху что-то зашуршит, и на тропинку совсем рядом глухо упадет красная еловая шишка, и еще потом долго-долго с шорохом сыплются сухие. иголки и мелкие сучки. Это веселая рыжая белка бросила в Артема до половины вылущенную шишку. Сейчас белкам раздолье — кругом полно всякого корма, а вот зимой придется
распечатывать кладовые, разбросанные по всему лесу.
Артем шагает по гулкому, пустынному бору и напевает под нос какую-то глупую песенку.
4
В пятницу после обеда Артем и Мыльников наконец выбрались на Барсучье озеро. По шоссе доехали почти до Валдая, потом повернули налево, миновали деревню, километров двенадцать ехали по асфальту, затем снова выскочили на проселок. Трудяга «газик» рычал, плевался дымом, преодолевая глубокие колдобины. Несколько раз застревали на раскисшей пожне. Вылезали из машины, бросали под колеса палки и сучья. Один садился за руль, второй толкал «газик» сзади. И когда Артем совсем было потерял надежду увидеть глухое Барсучье озеро, сквозь редкий лес блеснула вода.
И вот все забыто: длинная кошмарная дорога, сомнения, усталость. Артем и Алексей Иванович сидят друг против друга в большой надувной лодке, ощетинившейся удочками и спиннингами. Под рукой в полной боевой готовности подсачники. То и дело со свистом взвиваются в облачное небо, а затем шлепаются в воду хитроумные мыльниковские блесны. Рыбаки сосредоточенно вертят катушки, с замиранием сердца ожидая могучего рывка.
На высоком, заросшем кустарником берегу розовеет палатка. Даже место для костра выбрано: забиты два кола с перекладиной. Рядом кривые сучья, хворост. На перекладине будет висеть котелок, а под ним весело трещать костер. И в закопченном рыбацком котелке забурлит двойная окуневая уха...