Три весны
Шрифт:
Алеша подробно рассказал о встрече с Ильей. Мать морщила сухие губы в довольной улыбке да покачивала головой. Она как бы сразу помолодела, набралась сил. Она подвинула свой стул поближе к Алеше и, тревожась за сына, спросила:
— Значит, он был со своей батареей дальше от немцев, чем вы?
— Конечно, дальше.
Это ее устраивало. Глаза у нее светлели, наливались надеждой. Алеше трудно было говорить ей об Илье, скрывая от матери самое ужасное — его смерть. И, сославшись на неотложные дела, Алеша распрощался с Тумановыми.
Теперь как можно скорее из этого города! Здесь встречи с друзьями и их родными не очень радовали. А в Сибири он начнет новую жизнь. Он с головой уйдет в работу, он непременно разыщет Наташу.
И уже назавтра товарный поезд, прозванный «пятьсот веселым», вез Алешу в Сибирь. Поезд не спешил. Паровоз подолгу спокойно попыхивал белым дымком на остановках, словно размышляя, идти ему дальше или нет.
Ачинск оказался небольшим, ужасно грязным и милым городком. Он стоял на высоком берегу Чулыма, многоводной сибирской реки, которая сейчас, в апреле, еще лежала под толстым слоем льда и снега.
Городок строился давно, и большинство его одноэтажных домиков осело, по самые окна ушло в землю. Заборы подернулись мхом, тротуары из плах попрели.
Ачинск был сплошь деревянный, лишь в центре, на крохотной площадке, столпилось несколько кирпичных зданий в два этажа. На самом берегу реки возвышалось здание городского театра. Оно пустовало с начала войны. В какой-то сотне метров от театра — редакция районной газеты, а чуть подальше — аптека и городская баня.
Зато на окраине Ачинска краснели кирпичом просторные казармы, прикрытые со стороны реки молодой березовой рощей. Казармы построили еще до первой мировой войны, и ачинцы считали их достопримечательностью города.
Городок покорил Алешу тишиной. Было очень уютно на его узких, коротких улицах. Лишь изредка встречались прохожие, да иногда — подводы. Все здесь казалось созданным для отдыха и раздумий.
С поезда Алеша, прихрамывая и опираясь на палку, направился к центру. Деревянный чемодан не был тяжел. В нем лежал армейский вещмешок да полотенце, да кусок хлеба, черствый, как камень. Конечно, Алеша свободно мог обойтись без чемодана, но он все-таки надеялся со временем что-то купить из верхней одежды и белья. Так будет хоть куда положить.
Из-за реки порывами налетал знобкий ветер. И Алеша дрожал в старенькой, посеченной осколками шинели. Своя шинель у Алеши осталась где-то на фронте, а эту предложили ему в госпитале. За неимением ничего лучшего пришлось взять. Тамара сделала однажды попытку затянуть нитками многочисленные дыры на ней. Но просидела за починкой полдня, потратила тюрячок ниток и оставила свою затею. Дыр вроде бы и не убавилось, зато шинель теперь топорщилась во многих местах, стояла на Алеше коробом.
Алеша сошел с поезда и оказался на крохотной привокзальной площади, огороженной штакетником. Ему предстояло здесь как-то устраивать свою жизнь, в этом городе. Ванек, разумеется, когда-то был дружком, и он примет Алешу на ночь-на две. Алеша понимал, что ему в общем-то будет рада и Вера.
Алеше пришло на память, как ходил он к родителям Ванька за адресом. Он сказал им, что хочет написать Ваньку. Ваньков отец, хоть и узнал Алешу, но едко заметил:
— Говоришь, друзьями были? А он теперь-то совсем не такой. Он, как картинка. Суконный китель у него, диагоналевые брюки. Да что ты! Так теперь редко кто одетый. А у Верочки-то шерстяные платья. И фетровые боты, и шаль пуховую он ей справил…
Если бы знал Ваньков отец, как Алеша смеялся в душе над этим богатством!
Прежде чем идти по адресу, Алеша завернул на базар за табаком. У крытого ряда прилавков было немноголюдно. Бабы продавали табак да семечки. Возле них вилось не более десятка базарных завсегдатаев. Их не трудно определить по тому, с какой фамильярностью относились они к торговкам, как не спеша беседовали между собой.
— Не здешний? — спросил у Алеши один из них, в рваном пиджаке и грудью нараспашку. И как только терпел человек такой холодище!
— Приезжий, — ответил Алеша. — Вот смотрю.
— Смотри. А мы всех в городе знаем.
— Ты в гости али насовсем?
— В гости. — улыбнулся Алеша. — А понравится, так и насовсем.
— В Ачинске-то первый раз? Нравится? Хороший у нас город, даже пиво можно достать, — сказал мужчина в рваном пиджаке. — А меня зовут Самара, — и он затянул густым басом. — Я из Самары сюда прие-е-ехал… Тут все знают, кто такой Самара! И если хочешь пива, то я куплю. Мой котелок, твои деньги.
И тут Алеша увидел, что у Самары сзади на ремешке висит закопченный котелок. Самара стукнул по нему ногтями, и котелок глухо звякнул, словно жалуясь на хозяина.
— Мы никого не обманываем. О-го-го! — забасил Самара. — А летом, если хочешь, приходи на лодочную станцию. Сын у меня там. Лодок на станции давно нет, но есть Венка, он научит тебя плавать без лодки. А теперь идем за пивом. Мы возьмем только вот этого, — он кивнул на плюгавого мужичонку в дождевике. — Жучок, давай с нами!
Алеша был так стремительно атакован Самарой, что и не подумал сопротивляться. А в общем-то пива ему хотелось Что ж, придется понести некоторые расходы.
Жучок был обрадован таким поворотом дела. Шагал вровень с Алешей и нашептывал:
— Самара он — голова. Бухгалтером работал, вот так. Но съели его шалавы. Ты еще, кореш, поближе узнаешь Самару, так удивишься. У него денег куры не клевали На курорты ездил. И сейчас его отмой да побрей — и он антиллигентом будет.
В ларьке стоял грохот. Ларек трещал под свирепым напором толпы. Над орущими, потными головами проплывали бидоны и котелки, графины и кувшины.
— Давай деньги. Мы это оформим сейчас, — сказал Самара, отвязывая свой котелок.
Жучок удовлетворенно чесал за ухом:
— Что ты! Да чтобы он не достал! Да не было еще такого случая.
— Самара желает пива, — раздалось в самой гуще толпы. Неведомо как, но бывший бухгалтер уже трепыхался там, как щука в садке.
— Самару пустите, шалавы! — крикнул Жучок. И действительно, котелок Самары с тридцаткой в момент достиг прилавка и оказался в руках у продавца. А через считанные минуты он торжественно совершал обратный путь.
— Не забудь, голуба, что мы повторяем, — пробасил Самара. — О-о-о! Люди гибнут за металл!