Три войны
Шрифт:
В дверь тихо постучали. Прислушался. Стук повторился. Отбросил дерюгу. Прошлепал босыми ногами в сени, открыл дверь. На крыльце стояли двое.
– Здорово! – громко сказал Антон. – Спишь что ли?
– Уже нет, – усмехнулся в ответ Клим.
– Тогда в избу пускай, – нетерпеливо попросил Петька.
Вошли в дом.
– Садитесь, – засуетился хозяин, показывая на лавки возле стола. – Чай поставить?
– Дело у нас к тебе есть, – начал Антон. – Надо у твоего разжиревшего мироеда зерно экспроприировать.
–
– У которого ты батрачишь,– пояснил ему Петька.
– У Барсука?
– У него.
– Давно пора, – обрадовался Клим. – Жду не дождусь этого момента. Пошли!
– Погоди не торопись, – осадил его Волынкин. – Сейчас наше начальство подъедет и пойдем. Ты тут насчет чая намекал.
Клим развел огонь в печке, поставил чугунок с водой. Положил на стол три куска хлеба и луковицу.
– А у нас тут вчера собрание было, – продолжал Волынкин, вальяжно рассевшись возле стола. – По поводу изъятия хлеба у богатеев. Так я уполномоченному прямо и сказал: дескать есть у меня друг в Черемушке – это ты, который с превеликим удовольствием поможет нам потрясти местных богатеев.
У Клима от таких слов аж уши загорелись, кровь в голове за пульсировала, почему-то не стало хватать воздуха:
– А ежели дали бы мне какую-нибудь должность и наган, я бы еще кроме Барсука и Копылова и других куркулей на чистую воду вывел.
– И как бы ты это сделал? – недоуменно спросил Петька.
– Как, как, по дворам бы пошел, все амбары перевернул с ног на голову,
С улицы послышался громкий топот скачущих лошадей.
– Ну вот и попили чаю, – с досадой сказал Петька, вглядываясь в окно. – Начальство прибыло.
Через несколько минут, представители власти, ввалились дом к Ефиму Барсукову. Несмотря на начавшийся жаркий день, в черной папахе и кожаной куртке с кобурой на боку, уполномоченный Гребнев, резко и отрывисто скомандовал Волынкину и Чумакову:
– Дом обыскать. Лошадей и хлеб изъять. Оружие, что на глаза попадется, тоже забрать, от греха подальше. И не забудьте на все реквизированное имущество и хлеб, по всем революционным законам, выдать им соответствующие бумаги.
– А что тут обыскивать, я знаю, где хлеб спрятан, – услужливо глядя в глаза Гребневу, предложил Тугушкин.
Ефим стоял как белая стена. Медленно опустившись на табуретку, хотел что-то возразить, но не смог, был сильно испуган.
– Пригрел змею на груди, ишь какие прыткие, да честные, – придя в себя, покачал головой Ефим.– Не думал я Клим, что ты такой падкий до чужого добра. Сам – то работать не особо стараешься.
– Да ты и расчетом не балуешь, – упрекнул его Клим. – Ломоть хлеба творогом намажешь, сверху сахаром посыплешь, вот и весь расчет.
– Когда-то ты и этому ох как рад был.
– Не скрою, радовался, пока не наелся. А домой я что принесу? Половину ломтя хлеба, что не доел?
Ефим отвернулся от него и перевел взгляд на Гребнева:
– Вы хоть пару лошадей оставьте, а то работать на полях нечем будет.
– Не мели ерунду, мы забираем только излишки. – Заявил ему Гребнев. – А всю скотину твою тебе оставим, паши землю, сей, убирай, на следующий год надо же за хлебом к кому-то идти.
– Из амбаров тоже все не выгребайте, – поникнув головой, пробормотал Ефим. – Ведь яровое зерно там и едовое то же.
– Вот видишь, – перебил его Гребнев. – Кабы ты втихаря не прятал хлеб по тайникам, а отдал бы голодающему пролетариату, не было бы никакого разговору сейчас.
– Ничего я не успел спрятать, олух царя небесного, – тяжело вздохнув, корил себя Ефим, поднимаясь с табуретки. – Знал бы где упасть, так соломки бы постелил.
– Да ты не переживай, сейчас с тобой разберемся и к дружку твоему Копылову пойдем, – грозно бросил ему в лицо Чумаков.– Я думаю, у него тоже есть чем поживиться.
Иван Копылов спокойно встретил подъехавший продотряд. Он спустился с крыльца, открыл калитку.
Гребнев зачитал ему постановление на изъятие продовольствия в пользу голодающего населения. Рядом стояли Чумаков и Волынкин. За ними две подводы, одна наполовину груженая рогожными мешками с конфискованным зерном, которой управлял Петька Кобылкин, а на второй сидел с гордым видом Клим Тугушкин.
– Ишь чего удумали? – начал злиться Иван. – Вы его сеяли, убирали, может семь потов проливали, покамест в поле горбатились? Пришли на готовенькое. Сами вон чистые, холеные, в кожу одеты и плуга наверное сроду в руках не держали?
– Не твоего ума дело! – Обрезал уполномоченный. – Ты лучше хлеб вытаскивай из амбара.
– Вот чего я вам скажу. Мне потом и кровью достался этот хлеб, а вы меня грабить пришли?
–Я покажу тебе грабить! – Нервным голосом заклокотал Гребнев, блеснув злыми глазами. – Мы задание Совета народных комиссаров выполняем об изъятии хлеба у зажиточных крестьян в пользу голодающих.
– С чего это ты взял, что я зажиточный?
– Я же знаю, что у тебя полный амбар хлеба, – выпалил ему прямо в лицо Клим Тугушкин.
– А ты паршивец, чего хайло разинул? – Копылов от злости сжал кулаки и пошел на обидчика. – Я тебе скотина тупорылая сейчас всю харю разобью.
– Ну ты еще поговори! – Уполномоченный схватился за наган. – Озверели тут, без догляда.
Он косо оглядел Ивана с ног до головы, н брезгливо сказал:
Ты не думай, что тебе с рук все сойдет, имей ввиду, скоро советская власть и до тебя доберется кулацкая морда.
И только сейчас до Ивана дошло, что с голыми руками против них не попрешь, а только голову потеряешь. Он тяжело выдохнул воздух из груди, заскорузлой ладонью стер с лица соленый пот: