Три войны
Шрифт:
Василий, опершись локтями о бруствер, прижался щекой к гладкому прикладу винтовки и положил указательный палец на спусковой крючок. Одна пуля, зловеще прошуршала совсем близко от левой щеки. Ему показалось, что кто-то горячо дыхнул ему в лицо. Он вздрогнул. Через мушку прицела было видно, как люди в зеленых мундирах и касках прицеливаются и пускают в него пулю за пулей. Василий невольно втянул голову в плечи.
"Стреляют. В меня стреляют, – думал Василий, и почему-то это ему
казалось очень странным. – Ведь они такие же люди. Ну вот совсем как мы.
Лунев не
– Господин подпоручик разрешите открыть огонь. Противник совсем рядом!
Подпоручик, бледный, с губами искусанными до крови, снял фуражку, поправил черные волосы, огляделся вокруг, посмотрел на наступающих, еще раз оценил обстановку, окрестил себя знамением и скомандовал:
– Рота! Огонь!
Унтер-офицер побежал к своему взводу, на ходу крикнул: Взвод. Пли!!!
Взвод огрызнулся дружным винтовочным огнем.
Сбоку застрочили пулеметы. Подпоручик Гужев выбрал удачный момент и наступающие попали под жестокий фланговый огонь его роты. Противник сразу же понес урон. Как ни гнулись наступающие к земле, как ни старались слиться с землей и травой, но под градом летящих пуль они падали на землю, поливая ее своей кровью. Цепи их заметно начали редеть, и видя это оставшиеся в живых солдаты повернули вспять.
Василию показалось, что воздух стал душным и тяжелым. Его наполнил гул летящих снарядов. Это из-за перелеска начала бить немецкая артиллерия. Взрывы взметали землю перед окопами и позади их. Но вскоре артиллеристы пристрелялись, и снаряды полетели прямо в окопы. Сразу же истошно закричали раненые. Ужасающий вой снарядов и взрывы, сеяли страх среди обороняющихся солдат. Василий, упав на дно окопа. Он нутром чувствовал, как над головой рвалась шрапнель и ее осколки, ослабев, сыпались вокруг. Круглый кусок горячего свинца упал на его голову. Он вскрикнул, испуганные глаза, широко раскрылись. У него зазвенело в ушах, лязгнули зубы, на лбу выступил пот и по щекам потекли слезы.
Рядом схватившись за голову, запричитал Иван:
– Братцы, больно! Ай-яй-яй!
– Матушка, Богородица пресвятая, спаси и помилуй, – зашептал Василий.
Дрожащей рукой, достал из под гимнастерки нательный крестик, который при крещении надел ему священник в Николаевской церкви и поцеловал его.
Подняв голову увидел напротив себя Федора. Тот, как бывалый в боях и видевший всякое, поддержал товарища, спокойным и уверенным взглядом. Поднявшись на ноги, и отряхнув рукой шинель сказал:
– Ну, вот и с крещением, поднимайтесь братцы!
– А тебе что не страшно?– вытаращив глаза, спросил Василий.
– А я уже устал страшиться, да бояться. Не переживайте, со всеми такое бывает, – успокаивал он новеньких.
– Всем на бруствер! – вдруг закричал подпоручик Гужев. – Рота… пли!
Василий прильнул к брустверу окопа. Он не мог взять верного прицела, никак не мог успокоить нервную дрожь в руках, холодный пот капал на рукава гимнастерки. Его глаза, тревожно, выглядывали силуэты противника, которые бежали, прижавшись к земле, перепрыгивали через воронки от взорвавшихся снарядов, ждали удара пули.
Василий глубоко вздохнул и с шумом выдохнул, поймав на мушку движущуюся цель выстрелил. Оторвав взгляд от прицела, увидел, как бежавший солдат, как ни в чем не бывало, продолжал бежать в его сторону. Василий выстрелил еще раз, солдат дернулся и упал.
Сквозь грохот выстрелов, Василий услышал рядом душераздирающий крик. Высокий, курносый солдат, бросив винтовку, схватился руками за лицо и упал навзничь на дно окопа, вытянулся, сквозь заскорузлые пальцы потекла алая кровь. Из нутра вырвался стон. К нему подбежал санитар.
Наступающие цепи залегли и повернули обратно, отползая меж бугорков и рытвин.
– Фсё, отбили! – воскликнул обрадованный Иван, клацая затвором трехлинейки.
– Не торопись радоваться, – отозвался Федор. – Сейчас похмелье будет.
Через минуту после его слов снова стала бить батарея. С жутким воем, вселяющим страх, полетели на оборонявшихся снаряды со шрапнелью. Они рвались в воздухе и на земле, засыпая окопы, разлетались сотнями осколков, рвали в клочья людей. Василий вновь упал на дно окопа. Он лежал крепко стиснув зубы, широко раскрыв глаза. При каждом разрыве снаряда его тело вздрагивало, трепетало и дрожало мелкой нервной дрожью. Ему так не хотелось умирать.
После обстрела, вновь началась атака. Лунев подбежал к пулемету, оттянул от него бездыханное тело пулеметчика и умелыми движениями стал спокойно истреблять наступающие вражеские цепи.
Солдаты с обеих сторон дрались со злобным упорством. Энергичный, горячий натиск немцев вызвал ответный сплоченный отпор русских.
– Ни черта, им нас не одолеть! – воскликнул Гужев, обращаясь к командиру взвода. – На сибиряков напоролись.
– Ваша правда! – радостно блеснул глазами Лунев. – Вон орлы какие. Его взгляд остановился на Василии и рядом стоящем Иване.
Бой длился весь день. Выстрелы стали затихать, только к вечеру.
– Молодцы! Удержали позиции, – хвалил подчиненных командир батальона Кузнецов, раненный осколком снаряда, в голову.
– Этот успех большой ценой достался, – глухо отозвался Гужев. – Уж больно большие потери. У меня взводного убили.
– Кого?
– Унтер-офицера Лунева.
– Жалко, хороший вояка был.
– Лучший взводный, почти год с ним отвоевали.
Комбат, бросил взгляд в сторону передовой, завернул крутым матом в адрес кайзеровцев и зло сплюнул на землю:
– Сейчас помощи у командира полка буду просить.
– Ха! Вы думаете помогут? – оживился Гужев. – Который день полковая батарея молчит, снарядов нет, интенданты говорят, и не будет.
– Эх, – заскрипел зубами Кузнецов. – Если бы артилерия работала, мы бы показали этим сукиным детям, где раки зимуют.
С наступлением темноты, подполковник Кузнецов, с посыльным отправил депешу командиру полка. В которой писал, что большое количество пехоты накапливается в лощине, напротив 1-й и 2-й рот положение батальона скверное. Немцы беспрестанно обстреливают батальон снарядами. Без пополнения личного состава и поддержки нашей артиллерии батальон очередного натиска не выдержит. Необходимо принять серьезные меры.