Три войны
Шрифт:
– Я принесу вам новий одяг, а цю спалите.
В конюшне была небольшая кладовка без печки, там их и поселили.
Василий огляделся, в грязной, необжитой каморке, худо освещенной сальным огарком, на столе стояла деревянная чаша, глиняный горшок. На земляном полу в углу возле стены, на кирпиче стояла мышеловка, рядом стеклянная бутылка, закрытая пробкой, сделанной из газеты.
– А це вам лижка, – засмеялся худой, высокий работник в высоких ботинках и бросил на пол охапку ржаной соломы.
– А что? – обрадовался Иван. – Вольготно пристроились. – Даже
Гречневая каша с молоком и краюха ржаного хлеба, показались Василию необыкновенно вкусными. После еды почувствовал себя лучше. Повеселел и Иван, он не знал, как благодарить добросердечную Агнешу.
– Послушай красавица! – улыбнувшись спросил Василий, нисколько не пытаясь обидеть девушку. – А ты зачем про нас хозяину сказала? Ведь обещала молчать.
От неожиданности, она оторопела, молча сполоснула в рукомойнике руки, вытерла их о полотенце, поправила рукой косу. И подперев руками свои худые бока, взглянула прямо в глаза Василию:
– Та вас же дурней пожалела. Ну принесла б я вам хлиба, а дальше що? Куди вы пишли? А так пан у нас добрий, хлопцив на хуторе не осталось, кого на вийну забрали, кого вбили, работать не кому стало. У пана ще поля не прибрани стоят.
4
Всю осень работали в полях, убирались в коровнике. Пан не обижал кормил хорошо, но и работой загружал вволю.
Где-то за сотни верст, отгороженных дремучими лесами и топями непроходимых болот, была их страна. Новая страна, уже с другими порядками и законами.
Работа спорилась в руках сибиряков, Василий даже соскучился по ней. После вывозки тачек с песком и жидкой баланды, жизнь на хуторе казалась вполне благополучной. Убрали рожь, овес. Отремонтировали к зиме сарай.
Вечером, развалившись на солому в углу кладовой, Иван Елагин глядя сытыми глазами в потолок, сказал:
– А что Вася, уж шипко хорошо тута, не то что в лагере. Уходить даже не хочется.
Василий, снимая сапоги уничтожающе глянул на него:
– Тьфу на тебя, совсем сдурел! Мне тоже по нраву панские харчи, так что теперича на кусок хлеба Родину променять? Не позорь Эрзянский род.
– Да я так, к слову, пошутил, – пытался оправдаться Иван.
– Домой надо пробираться, к отцу, к матери, братья меня ждут. Чем быстрее, тем лучше. А ты тут шутки шутить вздумал.
– Меня тоже ждут, – пытался оправдаться Иван, – на войну уходил младшему брату Степке год был, теперь уже большой, наверное.
Стало припекать солнце, готовились к посевной. Ремонтировали плуги, телеги. Во двор вышел хозяин, с газетой в руке и громко стал читать: «3 березня 1918 року в мисти Брест-Литовск представниками радянской России и Нимеччини, подписан сепаратний мирний договир. Пидписанний мирний договир забеспечил виход РСФСР из Першой мировой войни».
Хозяин перекрестился и тихо сказал:
– Ну ось и до миру дожили.
– Слава тебе господи! – перекрестился Василий. – Теперича и домой возвернуться надежда появилась.
После заключения мира в хутор стали возвращаться демобилизованные солдаты. В работниках теперь особой нужды не было.
Вечерами Василий садился у плетня рядом с лошадьми и в сумерках холодного вечера над усадьбой разносилось:
Ой, при лужку, при лужке,
При широком поле,
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
И дальше уже двумя голосами вместе с Иваном:
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
Эй, ты, гуляй, гуляй, мой конь,
Пока не споймаю,
Как споймаю, зануздаю
Шёлковой уздою.
– А я Вася до тебя таких песен сроду не пел, – тоскливо сказал Иван. – У нас в селе другие песни поют.
– Эть какие же?
– Вирев молян, чувто керян, сока теян, – бодро затянул Иван. – Сока теян, пакся сокан, кансть мон видян.
Он замолчал и опустив голову задумчиво смотрел на пожухлую траву.
– Я не могу сообразить, о чем ты поешь? – серьезно без усмешки сказал Василий.
– А что тут понимать, все просто:
Пойду в лес, дерево срублю, соху сделаю,
Соху сделаю, поле вспашу, семена я посею…
– Хорошая песня, – согласился Василий.
– А отчего так Вася получается, – выразил недовольство Иван. – Я понимаю, о чем твоя песня, а ты мою уразуметь не можешь?
– Так я ее в первый раз слышу, я ведь родился и вырос на Черниговщине,
откель я мордовские песни знать могу?
– А мой дед из Пензенской губернии, задолго до вас в Сибирь пришел. Еще
чугунки тогда не было, на лошадях добирался. Вот с тех пор мы и живем в
Николаевке.
Что-то перевернулось в душе хозяина, жалко стало ему сибиряков из далекого снежного края. Однажды вечером он объявил им, что завтра они вместе с ним поедут в городскую комендатуру.
– Я там вже був и с комендантом договорился, сказав, що ви росийские полонени и согласно укладенного мира между Россией и Нимеччиною вас необходимо видправити в Россию или як у вас там тепер – РСФСР.
Василию не верилось, что пришел конец их мытарствам на чужбине и они смогут уехать домой.
Хозяин курил трубку и наслаждаясь табаком продолжал:
– Я сказав, що ви робили у мене все время. Вин допоможе оформити вам необходими документи.
Утром Кшиштов надел праздничный костюм, велел прислуге собрать котомку с продуктами, своим работникам в дорогу. Прощаясь с Агнешкой, Василий не скрывая радости, пожал ей руку. Она в ответ, скромно улыбнулась и опустила свои большие глаза в землю. Они с Иваном сели в тарантас и вместе с хозяином поехали в комендатуру. Всю дорогу до города, перед ним стояли грустные глаза Агнешки. Ему даже показалось, что она была не очень-то рада, что они уехали с хутора.