Три Ярославны
Шрифт:
Ярослав, охваченный своей минутной думой, мельком взглянул на Агапия.
— Если бы да кабы, — молвил он без зла. — Как сделано, так сделано, и ты делай, что тебе велят.
Тем временем ширился перезвон колокольный, и народ на площади всё прибывал. Бежали мальчишки и юродивые, спешили простолюдины и ремесленники, поторапливались купцы, вышагивали знатные воины и бояре.
И вот расступилась толпа у Золотых ворот, и показалось франкское посольство.
Впереди, на муле, подобающем сану прелата католической церкви, ехал епископ
— Бенедиктус! А ты, сказывали, в Корсуни утонул!
— Пустые карманы на дно не тянут, — засмеялся Бенедиктус.
— Эй, — снова окликнул его купец. — Почём, не знаешь, у кесаря нынче воск идёт?
— Пригласи на чарку — потолкуем, — отвечал Бенедиктус.
За Бенедиктусом ехали двое рыцарей, разных по виду. Одного звали де Шалиньяк, и его взор и осанка говорили о воинственном нраве. Он сидел в седле как статуя, гордо подбоченясь.
Другой рыцарь, несмотря на мощное вооружение, более напоминал пилигрима — так скорбен и печален был его юный лик, глядящий из-под забрала. На щите этого рыцаря была изображена дама, которую следовало считать прекрасной, и порой, обращая взор к портрету, рыцарь смахивал с него дорожную пыль.
С другой стороны живой просеки, образованной расступившейся толпой, навстречу гостям двигался князь Всеволод в сопровождении нескольких знатных отроков, среди которых был Злат. Епископа Всеволод приветствовал ласковой улыбкой и заговорил с ним по-латыни.
В толпе меж тем произошло движение, и рядом с купцом из толпы вынырнула девушка-подросток, рыжеволосая и зеленоглазая, с удочкой в одной руке и горстью орехов в другой. Глаза её живо бегали.
— Кому столько чести?.. — осведомилась она.
— Рыжих не спросили, — важно отозвался купец.
Анна — а девушку звали Анной — щёлкнула орех крепкими зубами, смерила купца презрительным взглядом и заработала локтями, чтобы получше разглядеть шествие. Бенедиктус ехал теперь между печальным рыцарем Ромуальдом и Златом из свиты княжича.
— Благородный рыцарь Ромуальд, — объяснял он, — пристал к нам в германской земле. Он дал обет молчания и мечтает послужить сиятельным владыкам, сразившись с врагами, нечестивыми сарацинами или злыми чудовищами во имя своей прекрасной дамы.
Русский отрок слушал Бенедиктуса с достойным вниманием.
— Ответь рыцарю так, — молвил он, ненадолго задумавшись. — Чудищ у нас на Руси нету. У нас на Руси мир.
Прошагали пешие франкские воины с круглыми щитами за спиной, усталые, пропылённые, закованные в железо; толпа сомкнулась и повалила следом.
Анна подпрыгнула, но через головы уже ничего не было видно. Старец, седой как лунь, но любознательный, как сорока, стуча клюкой, спешил мимо, догоняя толпу.
— Дедушка! — бросилась к нему Анна. — Скажи, кого встречают?
Старец аж руками замахал на Анну: как можно не знать такой знатной новости!
— Прощайся с младшей Ярославной!.. Сваты едут по нашу ладушку!..
Анна так и застыла с нераскушенным орехом во рту.
— Стой, дед! — опомнилась она. — Откуда?.. Откуда едут?
— Из-за моря, из земли франкской, а народ там, сказывают, не жнёт, не пашет, зимы нету и дождь вином идёт — вот диво-то дивное! — И старик поскакал дальше вприпрыжку.
Толпа удалялась, Анна одна стояла посреди опустевшей площади...
Миновав чёрные дворцовые сени, Анна распахнула дверь в низкую каморку:
— Даниил!
Никого. Узкое ложе, стол с книгами, грифельной доской и птолемеевской моделью небесных сфер.
Анна застучала каблуками сапожков вверх по лестнице. В парадном этаже перекликались слуги. Расстилали ковры. В конце коридора мелькнули косы-змеи Янки. Янка бросилась Анне на шею:
— Радуйся, Ярославна!.. Ты будешь франкской королевой!
— Слышала. Где это?.. Что говорят, Янка?
— Никто ничего не ведает, — мотнула головой Янка. — Злат всё обещал разузнать. — Она заглянула Анне в глаза: — Упроси, госпожа, князя, чтобы Злата послал с нами!..
— Янка, готовь убор княжеский! — донёсся строгий оклик, и Янка, мгновенно вспорхнув, исчезла, а навстречу Анне шла мать, великая княгиня Ингигерда в сопровождении двух рабынь. Была Ингигерда-Ирина высокой, мужского сложения, истая варяжка, и голос у неё был низкий, властный.
— Кухарю наказать жарить вепря с александрийской приправой, — распоряжалась она на ходу. — Мёду подать к столу из моего погреба, вин царьградских два меха. Да всем умыться и расчесаться, чтобы чернавки по терему не бегали!.. Анна, — завидела она дочь. — Известно ли тебе, что судьба твоя решится сегодня?
— Известно...
— Иди оденься и жди в светлице безвыходно.
Платье княгини прошумело и скрылось за дверью. Анна растерянно озиралась вокруг.
Возбуждение в палатах нарастало. Пробегали туда и сюда слуги и служанки, звенели связки ключей, отпирались лари и сундуки, дворский Агапий тонким голосом призывал главного конюшего. Рабыни мыли плиты красного крыльца. На Анну никто не обращал внимания.
Но вот что странно: она и сама не чувствовала ни волнения, ни страха, только сердце слегка захватывало от тревожной и радостной неизвестности.
Может, оттого это было, что помнилась Анне недавняя случайная встреча в лесу. Тогда она увязалась с братьями на охоту, но шумная их забава ей скоро наскучила, и Анна отстала, доверив путь домой умному коню.
Тихо было в дубраве, листы трепетали под лёгким утренним ветром, пели птицы, и весенний воздух был прозрачен. И тропа незаметно привела Анну к ограде, на кольях которой скалились конские черепа и сушились травы.
Старуха, ветхая и хмурая, сидела на крыльце своей лесной хижины, а у ног её лежал большой грязный кабан, и старуха осторожно вынимала из его бока стрелу.