Тридцатая любовь Марины
Шрифт:
Он помолчал, потом заговорил опять:
– Вот тут недавно в гостях были у одних. Так, люди ничего вроде, но и не шибко знакомые – жены вместе когда-то работали. Выпили, разговорились. Ну и начал он хвалиться – мол нашел себе теплое местечко, работа не пыльная, а деньжата приличные. И знаешь где? В церкви. Паникадила какие-то точит. А раньше на «Борце» работал. Хорошим токарем был… Ушли мы поздно вечером, дома спать легли, а Стеша и говорит: вот, мол, как ловкачи теперь устраиваются. И деньги, говорит, бешеные… А я усмехнулся, да ничего и не сказал. Не ловкач он, а просто дурак. Он работу на халтуру променял, значит не рабочий он, а халтурщик. Его халтура – только народу вредить помогает, глаза залеплять, а моя работа – на помощь, на благо. Я когда за станок утром становлюсь – всегда нашу деревню вспоминаю. Как жили плохо! Гвоздя не было лишнего. Кобылу подковать – полмешка ржи. Потому что сталь – в редкость была. А теперь? У всех машины, телевизоры, магнитофоны. А почему? Да потому что мы с тобой за станком стоим. Вот почему!
Он встал, улыбнулся ей своими добрыми прищуренными глазами и пошел к выходу.
Забыв про компот, Марина проводила его фигуру долгим взглядом.
«Как все просто!» – поразилась она, – «Ведь действительно все держится на этом человеке. На простом рабочем. На его руках…»
– Потому что мы с тобой за станком стоим… – прошептала она и вздрогнула, – Мы? Значит и я! Я тоже?!
Она посмотрела на свои руки. «Значит и эти руки что-то могут? Не только теребить клитор, опрокидывать рюмки и воровать масло?»
Слезы задрожали у нее в глазах, столовая расплылась, но вдруг рядом раздался знакомый бодрый голос:
– А что ж ты в одиночестве обедаешь? Она подняла голову.
На соседний стул опустился Сергей Николаич:
– Постой… постой… это что такое?
Он озабоченно заглянул ей в лицо:
– Ты что? Не понравилось? Обидели?
Улыбаясь и быстро вытирая слезы, Марина замотала головой:
– Нет, нет, ну что ты. Все очень хорошо. Это я просто так…
– Ну, серьезно, ты скажи… – опять начал он, придвигаясь ближе, но Марина успокаивающе положила свою руку на его:
– Это я так, Сережа. Я… сегодня поняла, что еще что-то могу…
– Аааа… – облегченно вздохнул он и, улыбнувшись, налил себе полную тарелку борща, – Тогда понятно. Если так, то я рад за тебя. А можешь ты не что-то, а очень-очень много. Запомни…
Разломив хлеб, он стал быстро есть борщ.
– Бригада замечательная, – продолжала Марина, глядя как ритмично двигаются его рельефные скулы, – Такие хорошие люди.
– Бригада что надо, – пробормотал он, не поднимая головы, – Одна из лучших. Кстати, в отделе кадров я договорился. Ты теперь – расточник. Пропуск у меня. Трудовую принесешь им на днях. В общем ты теперь наша.
– Правда?! – вскрикнула Марина, заставив оглянуться людей за соседними столиками.
– Правда, правда, – усмехнулся он, – Только не кричи так, а то все подавятся.
– И что… и я теперь – рабочая?!
– Да, да…
Марина быстро наклонилась к нему и поцеловала в щеку.
Он оторопело отпрянул, засмеялся:
– Ты что… я же семейный человек… ну, ты даешь!
Она, не слушая его, покачала головой, вытерла слезы:
– Господи, как все хорошо…
Сергей Николаич отодвинул пустую тарелку:
– Только давай без «господи»…
– Конечно… – тихо улыбнулась она. глядя в широкое, залитое весенним солнцем окно столовой.
После обеда Марина работала так самозабвенно и старательно, что когда цеховские часы показали пять, она страшно удивилась мгновенно пролетевшему времени.
Стало очень жалко прерываться, только что войдя во вкус и почувствовав станок.
Вздохнув, она нажала черную кнопку.
Володя уже обметал щеткой свой станок.
– Молодцом! – громко проговорил он, когда шум стих, – Работала по-ударному.
– Смеешься, – пробормотала Марина.
– Какой тут смех. Здорово работала.
Сзади подошел Соколов, дружески коснулся плеча:
– Как дела?
– Да вроде ничего…
– Ничего – пустое место. Сколько успела?
– Сейчас посчитаю.
Марина принялась считать уложенные рядами детали.
Их оказалось семьдесят две.
– И до обеда сколько? – спросил он.
– Сорок шесть.
Вынимая из кармана потертую книжицу, он удивленно качнул головой:
– Ух ты! Сто восемнадцать значит?
– Да. Сто восемнадцать.
– А не загибаешь? – лукаво усмехнулся он.
– Ну что вы… – засмеялась Марина, – Вон Володя подтвердит.
– Да шучу, шучу, – он стал записывать цифры в книжечку, – Молодец. Я думал ты до ста не вытянешь. Объявляю устную благодарность. Обмети станок, и
– до завтра, Марина Ивановна.
Марина сняла щетку с гвоздя.
Мимо прошел Сергеич, дружески помахал рукой.
– Салют стахановцу, – поднял сжатый кулак Соколов.
Марина обмела станок и повесила щетку на место.
Подбежала Лена:
– Приветик! Сколько сделала?
– Всего – сто восемнадцать.
– Ну, ты герой! Иван Михалыч, вы мне завтра дайте новые очки, у моих ленточка лопнула.
– А ты что – зашить не можешь, егоза? – он повертел в руках защитные очки, – Тут трехминутное дело – зашить! Не выбрасывать же их.
– А нитка с иголкой?
– Принеси завтра и зашей.
– Ладно. Уговорили, – засмеялась она, схватила Марину за руку, – Пошли в душ! До свидания, Иван Михалыч! Володька, до завтра!
Весело смеясь, они побежали по коридору.
Душевая находилась прямо в раздевалке, – уютные, отгороженные цветным пластиком кабины были полны плещущихся, громко переговаривающихся женщин.
Марина вспомнила про маленький ключик, переданный ей в столовой Румянцевым вместе с пропуском, нашарила его в кармане комбинезона.
– У тебя какой номер шкафчика? – спросила Лена.
– Двести семьдесят третий.
– Почти рядом. Раздевайся, пошли водные процедуры принимать!