Тринадцать часов
Шрифт:
Осторожно задавая наводящие вопросы, Гриссел выяснил насчет пистолета. Оказывается, он принадлежал ее мужу. Адам Барнард держал пистолет в сейфе, в комнате. Ключ от сейфа всегда носил с собой. Наверное, боялся, что жена, напившись, наделает глупостей. Александра Барнард понятия не имела, как пистолет очутился рядом с ней на полу. Может, она действительно его пристрелила? Кстати, у нее и повод имелся. Она очень разозлилась на мужа, и еще ей стало очень жаль себя. А мужа она временами просто ненавидела. Иногда даже желала ему смерти… Нет, не
— Вот он возвращается домой в половине седьмого, как всегда, поднимается на второй этаж и находит мой хладный труп. Падает передо мной на колени и умоляет о прощении. Он рыдает, он сломлен… Правда, — с иронией заметила Александра Барнард, — у меня концы с концами не сходятся. Как я буду следить за его реакцией, если меня больше нет?
Выговорившись, она долго сидела молча.
— «Пресная вода», — прошептал Бенни Гриссел.
Александра ничего не ответила. Целую вечность сидела опустив голову. Потом медленно протянула ему стакан, и Гриссел понял: если он хочет выяснить все до конца, придется налить ей еще.
08.13–09.03
8
Бенни Гриссел слушал Александру Барнард.
— Я Алекса. Ни Александрой, ни Ксандрой меня никто не зовет…
После беседы он вышел в прихожую. Надо срочно найти Деккера. Он не сразу осознал, что у него отчего-то кружится голова, а на душе неспокойно. Почему? Беседуя с Алексой, он на какое-то время отдалился от реальности, смотрел на все как будто с некоторого расстояния, со стороны.
Поэтому он не сразу осознал, что снаружи у дома сорок семь по Браунлоу-стрит настоящий хаос. Улица, такая тихая прежде, когда он только приехал сюда, заполнилась журналистами и любопытными: стайка фотографов, орда репортеров, съемочная команда с телевидения и все растущая толпа зрителей, которых привлекло присутствие прессы. Шум омывал Гриссела, накатывал волнами, но слов он не различал. Видимо, он настолько проникся историей Алексы Барнард, что к происходящему теперь просто нечувствителен.
На веранде злой, взбудораженный Деккер обменивался колкостями с каким-то бритоголовым мужчиной. В пылу спора оба говорили на повышенных тонах.
— Сначала я должен на нее взглянуть! — враждебно и высокомерно заявил бритоголовый. Внешность у него была примечательная. Высокий, мускулистый, с крупными мясистыми ушами. В одном ухе Гриссел разглядел круглую серебряную серьгу. Черная рубашка, черные брюки, черные бейсбольные кроссовки-«спайки»… В таком наряде щеголяют подростки, а бритоголовому на вид под пятьдесят. Этакий Зорро среднего возраста. Когда он говорил, выдающийся кадык ходил вверх-вниз.
Деккер наконец заметил Гриссела.
— Он требует, чтобы его к ней пропустили. — Деккер раздраженно ткнул рукой в бритоголового.
Делая вид, будто Гриссела вовсе не существует, бритоголовый расстегнул черный кожаный футляр, прикрепленный к поясу, и вытащил маленький черный сотовый телефон.
— Я звоню своему адвокату. Вы ведете себя совершенно недопустимо! — Лысый принялся нажимать клавиши. — Она нездорова!
— Компаньон покойного, Вилли Маутон, — пояснил Деккер.
Гриссел попытался урезонить бритоголового:
— Мистер Маутон! — Собственный голос показался ему чужим.
— Да пошел ты знаешь куда! — огрызнулся Маутон. — Я по телефону разговариваю. — Его пронзительный голос походил на визг электропилы.
— Мистер Маутон, вы не имеете права разговаривать в подобном тоне с сотрудниками полиции! — повысил голос Деккер. — А если хотите звонить по личным делам, выйдите на улицу…
— Насколько мне известно, у нас свободная страна…
— …Здесь место преступления!
— Ах, ах! Место преступления! Да кем вы, мать вашу, себя воображаете? — Маутон сказал в трубку: — Нет, это я не вам. Извините. Позовите, пожалуйста, Регардта.
Деккер с угрожающим видом шагнул к Маутону. Видимо, его терпение было на исходе.
— Регардт, это Вилли. Я стою у дома Адама, но местные гестаповцы…
Гриссел положил руку Деккеру на плечо.
— Франсман, нас снимают.
— Бить я его не буду. — Деккер довольно грубо вытолкнул Маутона с веранды.
Журналисты оживились; засверкали вспышки фотокамер.
— Регардт, меня оскорбляют действием! — Самоуверенность Маутона улетучивалась на глазах.
— Доброе утро, Никита! — с приятным удивлением поздоровался с Грисселом из-за ограды профессор Фил Пейджел, главный патологоанатом.
— Доброе утро, профессор, — отозвался Бенни, наблюдая, как Деккер выталкивает Маутона за ограду. Констеблю, охраняющему калитку, Деккер приказал:
— Не пускайте его сюда!
— Я вас по судам затаскаю, мать вашу! — заревел Маутон. — Регардт, немедленно подавай в суд на этих гадов! Приезжай сюда немедленно и привози с собой интердикт… Да, Алекса здесь; бог знает что вытворяют с ней эти штурмовики… — Маутон специально говорил громко, чтобы его слышали и Деккер, и представители СМИ.
Пройдя мимо разъяренного бритоголового «Зорро», Пейджел поднялся на крыльцо. В руке он сжимал свой черный чемоданчик.
— «Какое чудо природы человек!» — продекламировал он.
— Простите, профессор, не понял… — Внезапно связь с окружающим миром наладилась, и Гриссел вернулся в настоящее. В голове мало-помалу прояснялось.
Пейджел пожал ему руку.
— Так сказал Гамлет, обращаясь к Розенкранцу и Гильденстерну. Перед тем как назвать человека «квинтэссенцией праха». Вчера я ходил в театр. Настоятельно рекомендую! Что, Никита, день не задался с утра?
Вот уже двенадцать лет Пейджел звал его Никитой. Когда они с Грисселом только познакомились, профессор заметил: «По-моему, вы очень похожи на молодого Хрущева». Тогда Гриссел понятия не имел, кто такой Хрущев. Профессор, как всегда, выглядел франтом — высокий, прекрасно сложенный; пожалуй, слишком красивый для своих пятидесяти с чем-то лет. Кое-кто находил в главном патологоанатоме сходство с героем одного из бесконечных телесериалов, но Гриссел сериалов не смотрел.
— Да так, профессор, все как обычно, в суматохе.