Тринадцать

Ковальчук Сергей Васильевич

Дмитрий Ильич Афиногенов – ваша мать, Валентина Евграфовна Чувилина;

Степан Валерьевич Емельяненко – ваша мать, Ольга Матвеевна Емельяненко;

Захар Демьянович Викторов, – ваша жена, Наталья Алексеевна Викторова

Вера Артемовна Андриевская, – ваш сын, Алексей Фомич Андриевский

13 декабря 2015 года, являясь присяжными заседателями коллегии присяжных заседателей Московского городского суда, вынесли

неправосудный обвинительный вердикт невиновному двадцатидвухлетнему Магницкому Антону Валерьевичу, обвиняемому в совершении убийства двух женщин с особой жестокостью и сопряженного с их изнасилованием.

Голос зазвенел металлом, почти срываясь на крик:

А вы, Иван Игнатьевич Стеклов, являясь судьей этого суда и председательствующим по данному делу, на основании обвинительного вердикта названных присяжных, приговорили означенного невиновного Магницкого Антона Валерьевича к пожизненному лишению свободы с содержанием в колонии особого режима, в результате чего, 13 мая 2016 года, незаконно осужденный Магницкий был убит в местах лишения свободы.

В какой-то момент, в голосе говорившей появились плаксивые нотки, но она быстро с этим справилась. Зато в нем проявилась лютая, нечеловеческая злоба:

… Вы все умрете! Все тринадцать. Один за другим, испытывая жуткий страх и отчаяние от безвыходности того положения, в котором оказались. Я хочу, чтобы перед смертью каждый из вас понял, кто именно и за что мстит вам и вашим родственничкам за безвинно убиенного по закону мальчика.

А ваши близкие, те, что, будучи судьями, сотворили этот беспредел, после того, как ваши трупы обнаружат, испытали то же самое, что испытала я после гибели своего единственного и любимого сына.

Будьте вы все прокляты и горите в аду. Ваша Анна Магницкая, в девичестве – Лучкович.

***

Голос умолк.

В течение нескольких мгновений стояла гробовая тишина, после чего Андриевская, закатив глаза и издав какой-то клокочущий звук, схватилась за сердце, и стала заваливаться на левый бок.

Держите ее! – крикнул находившийся напротив Веры Изместьев Шкандыбе и Молодавченко, сидевшим слева и справа от нее. Женщину подхватили, не давая ей упасть. К ним на помощь подоспели Афиногенов и Коробченко. Следом подошла Казанцева.

– Положите ее на диван и плесните ей немного коньяку, – попросила она мужчин.

– Откуда доносился этот голос? – мертвенно-бледными губами прошептала Вера, когда очнулась. – Это… это было так страшно… – Она снова потеряла сознание.

Олеся нащупала ее пульс и озабоченно покачала головой:

– Молодые люди, – обращаясь к Коробченко и Молодавченко, попросила Казанцева. – Я работаю медсестрой в Первой Градской больнице. У женщины все симптомы острой сердечной недостаточности. Мне нужно осмотреть ее, чтобы привести в чувства. Отнесите ее, пожалуйста, в номер, а я пойду с вами.

Когда Веру унесли, бледный как полотно Шкандыба трясущимися руками плеснул себе виски:

– Что это было? Это шутка? Дурацкий розыгрыш? Кто мне скажет, что это было?

– Не думаю, – растерянно пробормотал судья Стеклов. После услышанного, он находился в глубоком ступоре. Его Анна, его любимая? Она заманила его в числе прочих на этот остров, чтобы отомстить? Чтобы убить его? А тот нахальный молодой мажор, как его там? Антон Магницкий? Это был ее единственный и любимый сын, ее мальчик?

Остальные присутствующие сидели молча. Викторов вытирал платком взмокшие лоб и шею, Семенченко, сидя у края стола, весь ссутулился, его руки подрагивали мелкой дрожью и, чтобы другие это не заметили, он сцепил их в замок, наклоня корпус тела вперед.

Емельяненко откинул сетку, закрывавшую вход. Казалось, что он надеялся обнаружить за ней источник голоса. В столовой повеяло свежим морским воздухом. Звук набегавших волн стал слышен отчетливее. Остров окутала непроглядная тьма.

Изместьев расхаживал по кухне. Внешне он был спокоен, хотя на самом деле испытывал… нет, не страх, скажем так – дискомфорт. Бывший боевой офицер очень не любил, когда его враг сидел где-то в засаде и с какой стороны мог прилететь удар, было непонятно.

Милютину колотило от страха. Ей хотелось спрятаться за мощную, словно каменную, спину Макса. Но увы, его сейчас рядом не было. Она взяла в руки бутылку виски и плеснула себе в стакан от души, после чего, залпом, никого не стесняясь, махнула сразу граммов сто.

Изместьев наконец остановился и произнес:

– Нам нужно понять, кто включил эту запись, и где находится источник трансляции.

– Он доносился вон оттуда, – махнул в сторону стойки ресепшн Семенченко.

Судья Стеклов отодвинул ширму и зашел за нее. Там находился стоявший на столике музыкальный центр. Он был включен. Рядом с ним лежал пустой футляр от диска. Сам диск был внутри центра.

– Там музыкальный центр. Кто из вас его включил? – строго посмотрел на них судья Стеклов, – переводя тяжелый испытующий взгляд с одного присутствовавшего на другого. Его взор остановился на Бобкове, который почему-то находился за стойкой. – Это были вы? – с обличительной вежливостью, не предвещавшей ничего хорошего, поинтересовался он.

Бобков уже успел отойти от того потрясения, которое он испытал слушая тот страшный голос, и натянул на лицо привычную нагловатую маску. Он выглядел как школьник, разбивший мячом окно, которого схватили за руку соседи.

– Я не знал, что там стоит этот диск, – нервно улыбнулся он, – а просто хотел поставить музыку и объявить, что у меня сегодня День рождения, чтобы продолжить гульбан с танцульками. Кстати, я требую продолжения банкета, – пьяно осклабился Игорь.

– Ты что, придурок? – глядя на него как на редкое животное, осведомился Стеклов. – Впрочем, – он осекся и примирительным тоном произнес, – поздравляю вас.

– Не нужно мне твоих поздравлений, сам ты придурок, – огрызнулся Бобков, но продолжать конфликт не стал. Тем более, что его довольно бесцеремонно отодвинули в сторону Изместьев и Викторов, пройдя к ширме, за которой и находился музыкальный центр.