Трижды герой
Шрифт:
И вот они уже на линии фронта. Кожедуб все время осматривается, даже шея начинает болеть. Штурмовики подходят к цели. Они сбрасывают бомбы, разворачиваются и идут домой. Снова — линия фронта, аэродром. Все обошлось благополучно, а если бы встретились вражеские истребители, что тогда?
Шея горит. Голова кружится. Но ничего, привыкнем!
На другой день к вечеру — боевая тревога. Со всех концов аэродрома для отражения крупного налета вражеских бомбардировщиков на город Валуйки поднимаются истребители.
Кожедуб остается на земле: сегодня техник Иванов ремонтирует его самолет и лететь ему не на чем.
— Постараюсь за двоих! — кричит Габуния и машет рукой из кабины.
Бой идет километрах в двадцати от аэродрома. Слышен беспрерывный, сплошной гул, но ничего не видно. Но вот гул затихает. Истребители возвращаются один за другим. Нет только самолета Габунии. Он таранил вражеский самолет и погиб вместе с немецким летчиком. Лучше гибель, но со славой... Бедный веселый Габуния! А кто же теперь поедет с Кожедубом в Ображеевку, к кому же он теперь поедет в Кобулети, где самые красивые на свете камешки?
А через несколько дней новая утрата: во время налета немецких бомбардировщиков на аэродром бомба попала в ангар, где находился Солдатенко. Командир полка был убит осколками наповал. Он умер стоя...
— Не унывай, Ванюша, — говорил Кожедубу Леня Амелин. — Конечно, война не забава, а очень неприятное дело. Но вешать нос не следует. Солдатенко не вешал нос. Ты же готовишься в партию, я знаю. И я тоже готовлюсь. Так вот, коммунист, когда смерть косит ряды его товарищей, еще крепче сжимает оружие в руках и яростнее бьет врага. Ты сам все это знаешь, но опускаешь руки. Придет чае, и мы за все отплатим фрицам. Это будет достойный их памятник—сбитые «мессеры». Правда?
Но и сам Амелин вскоре чуть было не погиб. Леня был горяч, как Габуния. Он дежурил над аэродромом. Вдруг он заметил вражеский бомбардировщик «Юнкерс-88», шедший к аэродрому на бреющем полете, у самой земли. Леня атаковал его сверху, но враг оказался опытен. Он стал искусно маневрировать. Немецкие стрелки открыли убийственный огонь по Амелину. Леня зашел в хвост бомбардировщика. Тогда «Юнкере» стал быстро сбрасывать бомбы. Видно, вражеский пилот рассчитывал, что Леня попадет во взрывную волну и его встряхнет как следует. Так оно и случилось. Леню встряхнуло и с силой отбросило в сторону. Но от этого он только рассвирепел. Тогда немец пошел на хитрость—направил свой самолет на ветряную мельницу, надеясь, что Леня ее не заметит и сгоряча в нее врежется. Леня разгадал и эту хитрость. «Читали мы «Дон-Кихота»!» — заорал он во все горло, словно немец мог его услышать, и проскочил мимо мельницы. Потом он осыпал «Юнкерс» пулеметной очередью. Видно, стрелок был убит или ранен, и немец стал уходить. Леня хотел было его преследовать. Тут что-то треснуло в машине. Самолет стал катастрофически терять скорость, его затрясло, как в лихорадке. Еле-еле успел он добраться до аэродрома.
Когда Амелин вылез из готового вот-вот развалиться самолета, подбежавшие к нему летчики увидели, что виски его побелели.
А немецкий бомбардировщик так и не дотянул до своих. Пулеметные очереди Амелина оказались для него смертельными. Он упал в нескольких километрах от аэродрома, а экипаж его был взят в плен. У Амелина на счету появился первый сбитый самолет, доставшийся ему очень дорогой ценой.
Самолет Амелина починили, как починили перед этим и самолет Кожедуба. На аэродроме были замечательные техники, механики и мотористы. Если в самолете Кожедуба оказывалась пробоина, он знал наверняка, что механик Иванов ночь не поспит, а к утру все будет в исправности. «Мотор — это сердце самолета, — любил говорить Иванов. — А сердце должно работать без перебоев. Это обязанность авиационных хирургов, наша обязанность».
Опытный слесарь, Иванов всю жизнь работал в авиации и любил свое дело до самозабвения. Самое любопытное, что Кожедуб знал о существовании Иванова еще до войны, когда зачитывался трехтомной эпопеей о походе «Челюскина». Иванов принимал участие в спасении героев Арктики.
В один из дней, когда тишина в воздухе предвещала бурю и обе стороны готовились к решительной схватке, которая должна была окончательно определить судьбу войны, Иван Кожедуб решил вступить в Коммунистическую партию. В эти же дни его назначили заместителем командира эскадрильи.
На аэродром прибыло пополнение. Кожедубу в ведомые назначили опытного летчика Василия Мухина. Он побывал в настоящих воздушных сражениях, был во время налета ранен осколком бомбы в ногу. Родители его остались в деревне под Гомелем. Это еще больше роднило его с Кожедубом. В конце июля Кожедуб с другими старшими сержантами получил звание младшего лейтенанта, стал офицером.
В воздухе пахло грозой. Она должна была разразиться с минуты на минуту. К передовой линии подтягивались войска с обеих сторон. Самолетов появлялось все меньше и меньше, хотя все знали, что у обоих противников их немало. Нервы летчиков были взвинчены до предела. Кожедуб чувствовал, что к решительным боям он готов. Он завел себе пухлый блокнот и каждый день записывал обо всем новом и интересном, что узнавал о тактике наших летчиков и о тактике врага. По этим записям и вырезкам, наклеенным в его альбоме, можно было проследить, как росло мастерство наших летчиков, росла мощь нашей авиации.
Советские истребители стали широко применять так называемый маневр по вертикали и многоярусные построения боевых порядков. Период успехов фашистской авиации подходил к концу. Советские летчики готовились к решительному наступлению.
Кожедуб не познал горечь отступления. Но он уже видел смерть лучших друзей и сам чуть не погиб. Это была маленькая, но ощутимая школа ожесточения, без которой не получается хорошего воина.
5 июля он проснулся от грохота канонады. Все летчики выстроились на аэродроме. Вот оно, начинается!
— Противник перешел в наступление на Белгородско-Курском направлении, — спокойно говорит командир.— Противник должен быть уничтожен. Настал час испытания наших сил. Мы должны надежно прикрывать наземные войска от вражеских бомбардировщиков и уничтожать вражеские истребители. По машинам!
Эскадрилью ведет командир Семенов. Кожедуб смотрит вниз.
По дорогам и полям ползут на восток вереницы вражеских танков и самоходок. Вся земля затянута дымом пожаров. Запах гари чувствуется даже в кабине. В наушниках шлемофонов слышны отрывистые команды офицеров, передающиеся с радиостанций наведения. Стоит неумолчный гул.
— Подлетаем к линии фронта! — говорит Семенов.— Впереди ниже более двадцати самолетов противника. Атакуем!
Самолет Семенова делает рывок к «Юйкерсу-87». Мгновение — и «Юнкере» охвачен пламенем.
Кожедуб заходит в хвост другому «Юнкерсу». Очередь, еще одна очередь. «Юнкере» вспыхивает и начинает валиться на одно крыло.
— Вася! Есть один!
Но где же Вася? Кожедуб оглядывается и видит, что к нему в хвост заходит «Мессершмитт». Но ведомый, зорко охраняющий своего ведущего, отбивает его атаку, и «Мессершмитт» уходит не солоно хлебавши. Молодец, Вася!