Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Шрифт:
— Меня Дербышом звать, — представился он. И заорал во всё горло: — Эй, отроки, подь сюды!
Будто из ниоткуда, во двор высыпался десяток мальчишек. Неопрятные, чумазые, будто не отроки, а простые селяне после сенокоса.
— Баню затопите, на стол соберите, постели перестелите, — велел Дербыш. — И всё, чего гостям понадобится, — прислужите.
Возмутиться никто из мальчишек не посмел, но на гостей глядели с тем же презрением, что и остальные. Даже не скрывались.
— Мы разве враждуем? —
— Думалось, что нет, — так же тихо отозвался Розмич. — А на деле, видать, по-другому.
— И что же теперь? С рук спускать?
— Пока людьми держатся — потерпим. Коли иначе начнут — побьём. Делов-то?
— Так ведь поляжем, — опасливо сощурился Ловчан. — Вон их сколько!
Розмич пожал плечами — иного всё равно не дано, а отдать жизнь за доброе имя не жаль. Вот только…
— Завтра свататься идём, — будто невзначай уронил он.
— К кому? К Затее? — изумился друг.
Его возглас услышали и остальные, разулыбались.
А Розмичу подумалось: что, если Олег предвидел встречу с синеглазкой? Что, если послал дружинника в Белозеро именно для того, чтобы женой обзавёлся? Олег ведь не простой человек, с причудами, с него всякое станется.
Увлечённый такими размышлениями, он не приметил старого знакомого, Ултена. Хотя кульдей только того и ждал, чтобы дружинники убрались бы поскорей с княжьего двора.
Про него Розмич и думать забыл, потому как ручался доставить монаха в Белозеро, а остальное — не его дело. Дальше каждый сам по себе. И если кульдей вдруг решится совершить обратный путь вместе с дружинниками, дозволения придётся просить у Полата. Путешествует он, понимаете ли, по землям диких словен и бьярмов!
…В дружинном доме обнаружился Птах со своими людьми. Он расплылся в улыбке, шагнул навстречу, и на душе сразу стало теплее. Его соратники одобрительно загудели — за седьмицу путешествия воины успели подружиться с алодьскими, хотя поначалу тоже глядели подозрительно. Розмич понял это только сейчас, а прежде списывал неприветливые взгляды на нежелание браться за чужие вёсла и волочь судно.
Птах рыкнул на отроков куда злей воеводы. Помощники разлетелись, как горошины из перезрелого стручка, каждый с поручением. Баню затопили споро, воины и осмотреться не успели.
Уже вечером, сидя за общим столом, Олеговы дружинники попытались выспросить, что к чему. Но честного ответа так и не добились.
— Чужаков ведь нигде не любят, — отшучивался Птах. — Таков наш, варяго-русский, обычай — ты для начала в рожу дай, после спроси. Говаривают, сами боги так заповедали!
Разгорячённые хмелем мужчины дружно гоготали, кивали: в землях словен всё, даже дурь, частенько на богов списывают. Кулаки тоже примеривали, особенно алодьские, но до драки так и не дошло, сказалась усталость.
Путешествие и впрямь оказалось трудным: сперва переход до Онеги, после — бой с подлыми бьярмами и вновь переход по рекам, где и волоков, и мелей было вдвое больше, хоть и не таких тяжёлых. Да ещё странная неприязнь со стороны белозёрцев… Нет, выяснять и кулаками махать сейчас без толку, отдохнуть бы, сил бы поднабраться.
Лишь Розмич, как казалось, усталости не чувствовал. И хмельное пил, будто в последний раз. Он весь вечер пытался скрыть терзавшие душу сомнения, но всё-таки не выдержал. Низко наклонившись к Ловчану, спросил:
— А может, зря я?
— Чего зря? — нахмурился соратник. Пьяно икнув, вновь потянулся к бражке.
Птах тоже в стороне не остался — приподнял бровь, выжидательно уставился на говорившего.
— За… затеял, — признался Розмич нехотя.
— Затеял с Затеей? — хохотнул Ловчан, окончательно вогнав друга в краску.
Предстоящее сватовство секретом не было, о нём не раз упоминали за столом. Потому и белозёрец Птах не удивился.
— О ней. Что, если поспешил, а? Вдруг не любит…
Терзанья Розмича здорово развеселили и Ловчана, и Птаха. Первый даже подавился бражкой, щедро расплескав питьё. Он прищурился, толкнул белозёрца в бок:
— Слышь, Птах! Может, за лекарем послать? А то у него, кажись, горячка!
— Не… Лучше за девкой сговорчивой.
— Это почему?
— А потому. Сколько бок о бок с Затеей плыл?
— Три седьмицы, — ответил Ловчан хитро.
— Стало быть, накопилось. Теперь в голову сшибает, рассудок мутит, — заключил Птах.
— Да ну тебя! — рыкнул Розмич. Хотел разозлиться — не получилось. — Я же серьёзно говорю!
— Так я тоже серьёзно, — не скрывая улыбки, отозвался белозёрец.
В ответ Розмич оскалился, показывая неровный ряд зубов. Птах тут же перестал веселиться, лицо стало сперва хмурым, после жалостливым. Слова прозвучали предельно серьёзно:
— Откажет. Как пить дать, откажет!
— Это почему же? — Розмич опешил.
— Ты зубы свои видал? Кривые и половина выбита…
— И чё?
— Чё… На кой ляд ты девке без зубов сдался? Как орехи для неё колоть будешь?
Лицо дружинника вытянулось, глаза выкатились. Ещё чуть-чуть — и в обморок упадёт от горя.
Глядя на Розмича, Ловчан не выдержал, прыснул. Вслед за ним расхохотался и Птах.
— Ах вы ж!.. Сговорились! — От возмущённого крика крыша общинного дома едва не обрушилась. Розмич погрозил кулаком, чем тут же согнал с места сметливого Ловчана. Правда, уйти далеко тот не смог — выпитая бражка с ног сшибла. Теперь уж весь дом сотрясался от хохота, разбавленного пылкими ругательствами захмелевшего дружинника.