Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Шрифт:
У меня в тот злой вешний месяц оставались ещё дела в Новогороде, я должен был нагнать Рюрика уже в Алоди. Он не поверил бы никому, скажи ему, что жена и сын мертвы, хотя ещё несколько дней назад он целовал обоих. Лишь мне одному князь поверил, и похода на Корелу в тот год не состоялось.
Силкисив побледнела, зашаталась, оперлась слабеющей рукою на стол. Стала оседать, но Олег подхватил жену и усадил на лавку, сам опустившись пред нею на колено.
Слёзы градом покатились из прекрасных синих очей. Силкисив закрыла
— Твой отец был крепким человеком, хотя смерть жены и сына подточила его силы, на здоровье он никогда не жаловался. И только потому, что унаследовал от Умилы и Табемысла редкие жизненные силы, яд не убил его сразу, как Ингоря. Он получил лишь один предательский удар, маленький порез остался у него на коже, но уже к вечеру князь не мог ни есть, ни пить, исходил потом, делал под себя, как ребёнок. Это была самая ужасная смерть, какую мог бы ожидать прирождённый воин и правитель.
Волхвы провели при нём длинную, полную мучений ночь, они жгли травы, насильно поили Рюрика вином и разведённым уксусом, чтобы вывести яд. Всё, что давали ему, — пробовали прежде сами. Я следил за каждым движением знахарей. Но они признались мне, все старания напрасны, ибо отрава глубоко проникла в кровь. Они просили пощады — и я не винил их.
Чем больше в него вливали противоядия, тем сильнее становилась рвота… Вся земля в его шатре была покрыта желчью. Он задыхался, его корчило от боли, а члены сводила судорога. Ты, Силкисив, хотела правды, какой бы ужасной она ни была. Это правда, я тому свидетель.
Порою наступало прозрение, он подзывал к себе, но уже вскоре снова ничего не видел и не слышал. Под утро он очнулся в последний раз, меня тут же позвали к его ложу, были при мне ещё Гудмунд и Вельмуд, Валит и Сьёльв с Инегельдом.
— Послушай меня, Одд, и вы все, друзья и соратники, — прохрипел твой отец. — Боги призывают меня к себе, я ухожу к престолу навьего владыки. Но вы остаётесь… Клянитесь же здесь, у смертного одра моего… Клянитесь всеми богами, что не измените начатому нами делу! Великому делу единения. А тебя, Одд, — обратился он ко мне, и тогда я опустился у изголовья умирающего на колено, — тебя заклинаю быть советником и наставником сыну моему… — С теми словами последние силы оставили его, Рюрик снова впал в беспамятство, бредил и звал мёртвую жену и Ингоря.
— Какому же сыну? Неужто Полату? Но брат не примет этой воли умершего! Я его хорошо знаю! — удивилась Силкисив, вытирая слёзы. — У него и половины отцовой воли нет.
Олег проницательно глянул на жену, та ответила ему недоумённым взглядом, глаза не отвела.
— Мне жаль твоего отца. Он был мне добрым другом. Но не меньше я жалею о преждевременной гибели сестры, несчастной Едвинды… Ты ещё не забыла, с чего я начал?! Смерть произошла от одного яда, и я не найду покоя, пока справедливая кара не настигнет отравителя.
— Кто же ранил отца? Это случилось во время битвы?
— Я знал, что ты спросишь и о том… Но чую! Это Гудмунд… Ни одного лишнего слова, жена! Ни одного… при ней!
— Ты думаешь, она бы могла? Но как? Риона чужой веры, но их бог запрещает убивать ближних! — неожиданно вступилась Силкисив за ненавистную ей соперницу.
— После договорим, — вполголоса прервал жену Олег. — Сейчас только слушай и не перечь моим словам, какую бы чушь я тут ни нёс!
— Это они, — кивнула Силкисив, смахивая предательскую влагу с пушистых ресниц.
— Ты звал меня, Одд? Я пришла, — молвила Риона на понятном им наречии, едва показалась в дверях.
За спиною княгини маячил верный Гудмунд, а дальше в тёмных силуэтах угадывались варяги, мрачные, могучие, непоколебимые.
— Да, Ольвор, я хотел видеть тебя, — ответил Олег, называя её истинным, совсем уж было позабытым именем на том же языке, и глянул вопросительно на Силкисив.
Та кивнула, этот язык она разумела с детства.
— Но для этого вовсе не надо было присылать за мной вооружённых до зубов головорезов, — продолжила Риона, приблизившись к мужу и слегка наклонив гордую голову, если не в знак покорности, то хотя бы расположения.
Гудмунд, отдав сопровождавшим варягам распоряжения, вошёл следом и накрепко закрыл дверь.
Дочь скоттов затравленно оглянулась, но Олегов брат не удостоил её взглядом, обошёл и встал возле князя.
— Ну что же, всё по-семейному, — проговорил тот, предлагая всем сесть. — Я пригласил вас троих, дабы не выносить сор из избы, как говорят здешние словене. Если мы решим это промеж собой, то никому иному знать подробностей не обязательно.
— Так и следует поступать в семье, — согласилась Риона, пристально разглядывая младшую княжью жену. — Но мне хочется пить. Так не прикажешь ли, Одд, позвать сюда мою служанку, чтобы она принесла славный добрый сидр…
С тех пор как кульдей Ултен обучил местных справляться с урожаем диких яблок, этот напиток живо распространился по всей западной Славии, а с мёдом он был просто на диво животворен…
Хотя и точно по всем кологодным приметам настало время этого веселящего кровь и душу пития, Олег покачал головой:
— Служанку твою, коли прикажу, приведут. Но больно речи иноземной обучена, прослышит, о чём наш разговор. Бабий волос длинен, как и язык, да ум короток.
— Доглядчицу твою уже каты пытают, — хмыкнул Гудмунд поперёк вкрадчивой и размеренной речи брата.
Тот поглядел укоризненно, вздохнул.
Риона ойкнула, вскочила, но осела на скамью под властным взглядом мужа.
— Хотелось бы верить, что девка твоя по недомыслию у дверей подслушивает и по дурости слух несёт, — пояснил Олег.