Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Шрифт:
Розмич успел оказаться пред княжьим взором прежде, чем Полат отдал приказ сходиться.
Он поклонился не так низко, как полагалось. Поступил так не от спеси или желания унизить владыку — просто не хотел, чтобы белозёрцы обвинили в подобострастии, они и без того поводы насмехаться находят.
— Княже, дозволь слово молвить!
Полат молча мерил Розмича взглядом, будто прикидывал, каких размеров должна быть могила, чтоб в неё такой здоровяк уместился. Наконец сказал:
— Дозволю. Но сперва покажи моим умельцам, как алодьские
Розмич не ожидал подобного предложения, но отказываться не стал. Клинок оголил с лёгким злорадством, мысленно отблагодарил князя за возможность отыграться за шуточки и презрение белозёрцев. Тут же вспомнил о Ловчане: лишать друга такой же возможности — бесчестно.
— Может, двое на двое? — предложил он.
Князь поразмыслил и кивнул.
Звать Ловчана не пришлось. Завидев, что Розмич обнажил клинок, тот сам подскочил, готовый в любой миг встать с другом спина к спине, биться до последнего. Что ни говори, а от белозёрцев можно ожидать любой подлости. Даже нападения со спины.
Услышав разговор с Полатом, Ловчан заметно повеселел — ему тоже не терпелось поставить зарвавшихся вояк на место.
— А как насчёт кульдея? — усмехнулся кто-то. — Поговаривают, без него эти двое, что младенцы без титьки. Только и могут — стоять и глаза таращить.
Розмич обернулся, желая увидеть шутника. Им оказался Спевка — тот самый, из-за которого пришлось караулить друг друга в дружинном доме.
Щенок. Молодой, зубастый и глупый.
— Этого, — Розмич кивнул на Спевку, — третьим возьмём. В качестве довеска.
Молодой задира вспыхнул, как хорошо промасленный факел. Тут же удостоился смешков от своих же соратников — вот как алодьские тебя умыли!
— Да я один их уложу! — взвился Спевка. — Княже, дозволь!
Но Полат неожиданно обратился к кульдею:
— Монах, а что твой бог говорит о доброй потехе, когда выходят состязаться бойцы?
— Христос наш никогда не против поединка, если всё случится по обычаю и закону, — возгласил Ултен.
— Знаешь, где я видал твоего Христа? — прошептал Розмич насмешливо.
— Пусть сходятся с обеих сторон воины. Со щитом и мечом — каждый, при шлемах или без, это как им угодно. И никто, кроме богов, да не окажет им никакой помощи, пока и не отдадут земле мечи! — возгласил Полат.
Заслышав, Спевка и впрямь двинулся вперёд, на алодьских, потрясая оружием.
— Неа… — протянул Ловчан. — С тобой даже один на один не пойдём. У нас детей обижать не принято.
Ответом стало сердитое шипение дружинника и новые смешки белозёрцев.
— Спевка, уймись! — велел князь. — Кто против алодьских выйти хочет?
Хотелось, конечно, всем. Но белозёрцы проявили здравомыслие и, посовещавшись, выставили здоровяка Боряту и тонкого, юркого Ласку. Розмич видел в деле и того и другого.
Борята — сильный и напористый, как лесной тур. Таких в народе бугаями кличут. От удара дружинника противник проседает. Пересилить пойманный клинок Боряты — невозможно. Уйти от удара тоже трудно — тяжелый вес не мешает воину двигаться с невероятной скоростью. Его взрывного нрава побаивались все, особенно когда лишался остатков разума после пива. Благо, что боги одарили только силой, но не умом.
Ласка тоже не слаб, хоть и худоват. В поединке вертится волчком, чаще предпочитает колоть, а не рубить. И вынослив настолько, что зависть берёт: противник, вынужденный скакать за вёртким Лаской, уже язык на плечо положил, а тот свеж, как огурец на грядке. Правда, несмотря на изворотливость, левый глаз где-то оставил.
Розмич невольно усмехнулся выбору белозёрцев: всё верно — если решили утереть нос алодьчанам, то действовать нужно наверняка. Пусть лучшие из лучших соперников по траве, как свежий навоз, раскатают, и конец спору.
Спевка попытался отойти в сторону, чтобы увильнуть от унизительной роли «довеска» — не вышло. Кто-то наградил пинком, и молодой задира чуть ли не кубарем полетел вперёд.
Его мастерство Розмич тоже видел. Спевка дрался, как и жил: яростно, горячо, но глупо. Что ни бой — ошибка на ошибке сидит и ошибкой погоняет. В настоящем бою воинов вроде Спевки первыми кладут. Если и выживают, то лишь благодаря везенью.
Толпа белозёрских воинов отхлынула, освобождая место для схватки. Кольцо зрителей было настолько плотным, что Розмичу почудилось, будто за частоколом оказался. Ещё прикинул — люди Полата встали поплотней не просто так, а дабы бегство алодьских предотвратить. Огляделся и молвил:
— Кто-то бает, дескать, мы с Ловчаном трусы и неумёхи. Так вот, в этот раз мы бьёмся шутейно, а вы, — он обвёл взором троих противников, — бейтесь по-настоящему. Победите, когда убьёте.
Усмехнулся этому предложению только Спевка.
Розмич не видел Полата — тот стоял позади, — но спиной почувствовал, хмурится. Ещё бы! Такой приказ Розмич отдавать не вправе!
Ловчан таким поворотом тоже не вдохновился. Однако себя и полувзглядом не выдал — всё-таки не он, а Розмич старшим поставлен. И остаётся старшим, хоть из дружины всего двое выжили.
— Согласны, — не дожидаясь дозволения князя, ответил Борята. — К бою!
Розмич с Ловчаном приняли от белозёрцев щиты. Те оказались мало отличимы от круглых варяжских, что в ходу на Ладоге, так что помехой точно не станут. Щиты из плотного древа, обитые толстой кожей, железом была покрыта только верхняя кромка, дабы вражий удар не расколол дерева так скоро, как мог.
Соперники, вооружённые таким же образом, встали напротив. Изготовились.
Борята нацелился на Розмича, Ласка на Ловчана, а Спевка, стоявший третьим, метался взглядом, пытаясь выбрать соперника. Ближним к нему оказался Ловчан, но молодому дружиннику отчаянно хотелось посчитаться с другим, с Розмичем. Именно его винил в смерти любимого наставника — Птаха.