Трое из двух
Шрифт:
— Слушайте, я бы с вами охотно поехал, но времени у меня нет. Это недоразумение. Я работаю в оперативно-следственном отделе номер шесть "а".
Оба "дорожника" переглянулись, словно задержанный говорил по-японски.
— Ещё называемся "Архив шесть". Там у нас другие порядки.
— А наркотики?
— Загляните в бардачок, там жетон.
Мелкий заглянул:
— Да, есть. Но может быть фальшивым. Поедете с нами.
— Вот хренотень! Останетесь без работы! — парни выполняли всё довольно вежливо, но уже достали его. А попугать их не мешает. Этому его уже давно научили. — Послушайте, могу вам нагадить, а могу и помочь. И знаете, что сделаю? Помогу вам. Хотя сегодня у меня с утра хреновое настроение, а благодаря вам выгляжу, как свинья! — Виктор вдруг крикнул так, что мелкий подскочил. — У вас мой жетон, на нём номер и телефон. Свяжитесь с отделом шесть "а" и объясните им, почему я опоздал. Извинитесь перед ними, скажете, что вам стыдно. Выполнять!
"Дорожники" остолбенело смотрели на него. Слышали, конечно, об "Архиве шесть". Потом мелкий пошёл к своей машине. Старший остался возле Виктора. Молчали. Виктор смотрел на свои брюки и качал головой. На рубашку и смотреть не стоило: была бурая, как дерьмо.
— Отстирается, — прервал неловкое молчание "дорожник" и улыбнулся. — Есть ведь кому стирать?
Что бы не сказал в этот момент, всё было бы лучше сказанного.
"Ну, паразит, скажи ещё слово и будешь безработным!"
На работу Виктор приехал к одиннадцати. Пришлось вернуться домой, вымыться, переодеться, потом зашёл в кафе и нормально поел. Сухая булка на завтрак оказалась не слишком сытной.
"Архив шесть" был на четвёртом этаже в самом конце коридора. "Архивариусов" насчитывалось пять человек плюс шеф. Когда Виктор попал сюда, то сразу понял, что представлял всё иначе. Этажом ниже трудные загадки и трупы попадались оперативникам даже чаше, но трупы свежие. В "Архиве" же пришлось ему раскапывать могилы, вытаскивать вонючие, распадающиеся тела. Неблагодарная работа. Несколько человек уже ушли отсюда. Один из них объяснил уход так: "Работа плохо отражается на моих отношениях с женой". Никто тогда даже не улыбнулся, а тем более, пошутил. Оставшиеся как-то держались, но у них всех тоже были проблемы с жёнами, девушками, любовницами. Ото всех то и дело уходили их женщины. Ото всех. Проклятие какое-то, так почему Виктор и Августа должны были стать исключением?
Зажужжал телефон. Гришка?
— Эй, сыщик, почему не отвечаешь?
— В луже лежал, — хмуро ответил Виктор.
— В луже… — даже не удивился Григорий. Был уверен, что Виктор занимается очень странными делами. И не ошибался.
— Слушай, нет у меня времени на болтовню, опоздал сегодня.
— А-а, понимаю, понимаю. Тоже бы просыпал, если бы у меня была такая, как…
— Ошибаешься, чертовски плохо день начался.
— Ладно, беги. И передавай привет Августе.
— Постараюсь, только… Хорошо, передам.
Виктор добрался, наконец, до лаборатории, в которой тускло светилась настольная лампа.
— Добрый день.
Хозяин комнаты даже не обернулся:
— Привет. Положи на стол.
— Хотя бы послушай.
— Что? Положи на стол, говорю. И сопроводиловку.
— Ничего нет, только это, — помахал мешочком с порошком.
— И куда потом?
— Просто проверь. Потом к чему-нибудь прицепим. Хотя бы приблизительно, что это?
— А всё остальное отложить?
— Со стариком я договорюсь.
— Шутишь?
— Роб, мне это подкинули в багажник. И тут же меня задержали. Неплохо, а?
— Витька! Витька! Витька!
Громила орал на всю комнату, а также на весь отдел… и этаж… интересно, на парковке его слышно?
— Витька! Твоя мамочка звонит!
Виктор мысленно выругался под нос. Проходя мимо Громилы, внимательно посмотрел на него. Лицо того вытянулось. Больше он уже не издал даже мышиного писка.
"Я уже умею смотреть?" — мелькнуло в голове.
В жизни его было множество прозвищ. В лицее называли Виноградной Улиткой, потому что был ленивый и обычно таскал с собой большой рюкзак. А почему Виноградная? Это загадка, потому что пил ту же гадость, что и все. В институте сначала звался Кочерыжкой, но, если спросить, то поклялся бы на квашеной капусте, что не знает почему. В детские годы называли его по-разному. Иногда даже не знал, что это говорят о нём, когда называли какое-то прозвище. Но вот здесь, уже два месяца одно и то же… "Витька! Витька! Витька!" Возненавидел собственное имя! Надеялся только, что зверские взгляды возымеют действие на местных шутников. А если не взгляды, то кулаки у него сейчас тоже развились.
Он-то собирался работать там, где… собирался. Но… но… на новеньких возлагали, кроме прямых обязанностей, именно эти специфические функции. Заняты были "позитивной" повинностью из их отдела трое. Трое на три смены — чудесно, разве нет?
Громила когда-то тоже исполнял работу "жмурятника", что не мешало ему вышучивать Виктора. Прежде вышучивать! Сейчас он был сама вежливость:
— Возьми трубку, тебе звонит мама.
Раньше этот паршивец орал: "Мамочка на связи!" — и противно скалил зубы. Сейчас вдруг притих и смотрел зайчиком.
— Ну, так переключи её на меня, — сказал Виктор устало, а потом безо всякого удовольствия смачно выругал его. Громила плюнул и ушёл в себя.
— Витюша, это ты?
— Да, я, слушаю, — ответил он, искренне надеясь, что его измученный голос скажет беззвучно, как в романах: "Оставь меня в покое, я занят выше головы. И вообще: я на грани!"
— Витюша, опять я попала на какого-то странного типа.
— Мама, ты набрала не мой номер.
— Твой!
— Вчера я пять раз говорил тебе, что у меня новый номер, а старый отдали другому человеку. Запиши, прошу!
— Что записать?
— Мой номер…
— Я же его знаю.
— Он поменялся. Он у другого человека, ты же слышала. Запиши!
— Что?!
— Мой номер!!! Мой НОМЕР!!!
— Хорошо, хорошо… не кричи… А почему это ты на меня кричишь?!
— Я устал, — хмуро сказал он. — Если тебе это не нравится…
— Ну, что ты нервничаешь, я уже записала. Значит, теперь у тебя два номера?
— Да, — он вдруг усмехнулся. — Да, мой номер и соседки снизу. Той, пухленькой цыпочки.
Она не видела его лица, но вдруг сменила тон и тему разговора:
— Я звоню… сейчас вспомню… ты сбил меня всей этой ерундой…
— Что ты хотела? — спросил он ещё более весело.
— Я купила грибы, а теперь не знаю, что приготовить к твоему приезду: суп или солянку?
"О-о-о!" — взвыло что-то в глубине его естества.
— Родная моя, — процедил он со жгучей нежностью в голосе. — Я на работе. Занят. Вернусь домой в девять. К тебе приеду в десять. Если хочешь, приготовь мне хлеб с маслом и чай с сахаром.
— Я забыла купить хлеб, а масло тоже, — жалобно сказала она.