Трое спешат на войну. Пепе – маленький кубинец(Повести)
Шрифт:
— Форвертс! Форвертс!
Я метнулся вдоль ограды вправо — она уходила все дальше. Побежал влево — там тоже не было видно ее конца.
Попов поднял Вовку на плечи, и тот перелез через ограду. Уткин помог ему спуститься с другой стороны. Вовка сидел на асфальте как-то странно, обхватив себя руками.
— В спину пуля попала, — сказал Вовка чуть слышно.
— Перевяжем.
Вовка отрицательно покачал головой.
— Возьми скрипку, Уткин, — попросил Вовка.
Уткин быстро перекинул скрипку через плечо.
Лай приближался.
Мы перешли улицу, миновали какой-то двор, и снова улица. Теперь город был для нас чужим и незнакомым. Мы сбились с проторенного пути. Вовку мы держали под руки. Он становился все тяжелее.
На минуту смолкли собаки. Это они ищут выход из сада. Через ограду собак не перекинешь. Может, на наше счастье, выход далеко? Только бы добраться до трубы…
Снова залаяли собаки: одна с задором, другая хрипло и протяжно.
Две недели назад самые храбрые ребята из армейской разведки наскочили на гитлеровцев. Те гнались за ними с собаками и, наконец, спустили собак с поводка. В темноте трудно стрелять в собак, они рвут одежду, тело… Пока разведчики расправлялись с собаками, подоспели фашисты…
В небе опять хлопнула осветительная ракета, за ней другая. Они повисли над головой. Я увидел на спине Вовки большое кровавое пятно.
С каждой минутой Вовка задыхался все больше. В горле у него что-то хрипело и булькало. Он сделал еще несколько шагов и повис на наших руках. Мы волоком тащили его через улицу. Секундная остановка — и опять вперед, в проем разрушенной стены.
— Не могу! — едва слышно выговорил Вовка. — Бросьте меня.
— Сошел с ума! — крикнул я.
Возка набрался сил и сделал два шага и снова обвис на наших руках.
Немецкая погоня при свете ракет двигалась быстрее. Лай приближался. Фашисты орали, и этот крик бил как хлыст.
— Товарищ лейтенант, разрешите, я его на горб возьму? — попросил Попов.
Вовка с трудом влез на спину Попова и обхватил его шею руками.
Мы с Уткиным идем впереди. Попов пытается не отставать от нас. Иногда он бежит.
С нашей стороны ударили минометы и пулеметы. Наши поняли. Наши хотят помочь. Передовая рядом, близко. Может быть, пятьсот метров, может, четыреста. Видны очертания котельной…
— Хальт! — взвизгнул противный голос, и автоматная очередь выбила около моих ног дробь по асфальту.
Не целясь, я нажал на курок, Я видел, как немец, не отпуская автомата от живота, подался вперед, будто хотел поклониться, и упал. Другой фашист залег на тротуаре.
Теперь мы были взяты в тиски. Сзади нас преследовали с собаками, впереди — автоматчик. Мы залегли на мостовой и открыли огонь по автоматчику.
Погасла первая ракета, за ней вторая.
— Очки, мои очки! — воскликнул Вовка каким-то чужим голосом.
— Зачем они тебе?
— Я должен видеть их! Очки! — Вовка шарил руками по асфальту и наконец нашел очки.
Мы с Поповым подхватили Вовку под руки.
— Оставьте! — убежденно сказал Вовка. — Бегите, я задержу немцев.
— Сдурел! — крикнул я.
— Я ранен смертельно, Коля. Беги! — тихо приказал Вовка.
— Верно говорит, — подтвердил Уткин. — Его не спасем и сами погибнем!
Я лежал рядом с Вовкой и стрелял из автомата. Передо мной как вихрь неслись мысли. Мелькнуло лицо Нины с большими серыми глазами, скрипка на спине Уткина, Мать в заводском халате. «Значит, скоро на фронт?» — «Да ты не бойся, мам! Сколько людей воюют».
— Товарищ лейтенант, — дернул меня за рукав Уткин, — бежим!
Собачий лай, как быстрая волна, катился на нас.
— Беги, Коля! — чуть слышно сказал Вовка.
Лучше остаться здесь и умереть рядом с ним.
— Я приказываю! Уходи! — из последних сил произнес Вовка. — Они близко.
«От вас зависит судьба фронта, жизнь сотен людей», — услышал я голос комдива. За линией фронта ждут координаты целей. Если на рассвете «катюши» не ударят по врагу, враг прорвет оборону.
Попов крепко подхватил меня под руку, и мы побежали.
«Прощай, Вовка…» — хотел крикнуть я, но не мог.
Я никогда не смогу произнести этих слов, даже потом, через много лет.
Там, где остался Вовка, продолжалась перестрелка. Собачий лай нарастал. Собак, наверное, спустили с цепи. Лай стал визгливым. Казалось, собаки захлебываются от злости.
Потом послышались крики. Фашисты приближались к Вовке с разных сторон, думая, что окружают всю группу.
Мы услышали, как прогремел взрыв.
Когда мы уходили в разведку, капитан Черногряд сказал нам: «Возьмите, ребята, по одной гранате на всякий случай».
Так много времени прошло с тех пор… И вот я сижу на скамейке перед своим родным домом.
Солнце уже скрылось. В окнах зажегся свет, и дом стал таинственным. Окна, как большие глаза, смотрят на меня из темноты: в одних голубой свет, в других — желтый. А в Вовкином окне по-прежнему розовый абажур.
Я поднялся со скамейки и вошел в подъезд. Минутку постоял у своей двери и отправился на третий этаж, где жил Вовка. Тот же звонок. Белая кнопочка в черном кружочке.
Кто-то медленно шел по коридору, нехотя поворачивал ключ в замке. Наконец открылась дверь, и я увидел седенькую, сухонькую старушку — Вовкину мать. Она подслеповато смотрела на меня, точь-в-точь как это делал Вовка, когда снимал очки.
— Здравствуйте, Надежда Яковлевна, — сказал я.
Вовкина мать вглядывалась в мое лицо.
— Я Николай Денисов. Коля!
— Коленька! — ласково сказала старушка и прижалась ко мне. Она плакала тихо, без рыданий, и по ее морщинистым щекам скатывались слезинки.