Трое
Шрифт:
– Так, как я рассказывал, - лучше. Ведь это только священное писание нельзя толковать, как хочется, а простые книжки - можно! Людьми писано, и я - человек. Я могу поправить, если не нравится мне... Нет, ты мне вот что скажи: когда ты спишь - где душа?
– А я почему знаю?
– отвечал Илья, не любивший таких вопросов, - они вызывали в нём какую-то неприятную смуту.
– Я думаю, это верно, что она улетает, - объявил Яков.
– Конечно, улетает, - с уверенностью говорила Маша.
–
– строго спрашивал Илья.
– Так...
– Улетает, - задумчиво улыбаясь, говорил Яков.
– Ей тоже отдохнуть надо... Оттого и - сны...
Не зная, что сказать на это, Илья молчал, хотя всегда чувствовал в себе сильное желание возражать товарищу. И все молчали некоторое время, иногда несколько минут. В тёмной яме становилось как будто ещё темнее. Коптила лампа, пахло углями из самовара, долетал глухой, странный шум: гудел и выл трактир, там, наверху. И снова рвался тихий голос Якова:
– Шумят люди... работают и всё такое. Говорится - живут. Потом - хлоп! Человек умер... Что это значит? Ты, Илья, как думаешь, а?
– Ничего не значит... Пришла старость, надо умирать...
– Умирают и молодые и дети... Умирают здоровые.
– Значит, не здоровы, коли умирают...
– А зачем живут все?
– Повёз!
– насмешливо восклицал Илья.
– Затем и живут, чтобы жить. Работают, добиваются удачи. Всякий хочет хорошо жить, ищет случая в люди выйти. Все ищут случаев таких, чтобы разбогатеть да жить чисто...
– Так это - бедные. А богатые? У них всё есть... Им чего искать?
– Ну, голова! Богатые! Коли их не будет - на кого бедным работать?
Яков подумал и спросил:
– Значит, все для работы живут, по-твоему?
– Ну да... Не совсем - все... Одни - работают, а другие просто так. Они уж наработали, накопили денег... и живут.
– А зачем?
– Да - чёрт! Хочется им, или - нет? Ведь тебе жить хочется?
– кричал Илья, сердясь на товарища. Но ему было бы трудно ответить, почему он сердится: потому ли, что Яков спрашивает о таких вещах, или потому, что он плохо спрашивает?
– Ты зачем живёшь, - ну?
– кричал он товарищу.
– Вот я и не знаю!
– покорно говорил Яков.
– Я бы и умер... Страшно... а всё-таки - любопытно...
И вдруг он начинал говорить голосом ласковым и упрекающим:
– Ты сердишься, а - напрасно. Ты подумай: люди живут для работы, а работа для них... а они? Выходит - колесо... Вертится, вертится, а всё на одном месте. И непонятно, - зачем? И где бог? Ведь вот она, ось-то, - бог! Сказано им Адаму и Еве: плодитесь, множьтесь и населяйте землю, - а зачем?
И, наклоняясь к товарищу, Яков таинственным шёпотом, с испугом в голубых глазах сказал:
– Знаешь что? Было и это сказано, сказано было -
Илья слушал бессвязную речь товарища, чувствовал, что она захватывает его, и молчал.
А Яков говорил всё торопливее, тише, глаза у него выкатывались, на бледном лице дрожал страх, и ничего нельзя было понять в его словах.
– Чего бог от тебя хочет - знаешь? Ага?!
– вдруг выделялось из потока произносимых им слов торжествующее восклицание. И снова из его уст сыпались бессвязные слова. Маша смотрела на своего друга и покровителя, удивлённо раскрыв рот. Илья сердито хмурил брови. Ему было обидно не понимать. Он считал себя умнее Якова, но Яков поражал его своей удивительной памятью и уменьем говорить о разных премудростях. Уставши слушать и молчать, чувствуя, что у него в голове вырос тяжёлый туман, он, наконец, сердито прерывал оратора:
– Ну те к чёрту! Зачитался ты, сам ничего не понимаешь...
– Да я же про то и говорю, что ничего не понимаю!
– с удивлением восклицал Яков.
– Так прямо и говори: не понимаю! А то лопочешь, как сумасшедший... А я его - слушай!
– Нет, ты погоди!
– не отставал Яков.
– Ведь ничего и нельзя понять... Примерно... вот тебе лампа. Огонь. Откуда он? Вдруг - есть, вдруг - нет! Чиркнул спичку - горит... Стало быть - он всегда есть... В воздухе, что ли, летает он невидимо?
Илью снова захватил этот вопрос. Пренебрежительное выражение сползло с его лица, он посмотрел на лампу и сказал:
– Кабы в воздухе он был, - тепло всегда было бы, а спичку и на морозе зажжёшь... Значит, не в воздухе...
– А где?
– с надеждой глядя на товарища, спросил Яков.
– В спичке, - подала голос Маша.
Но в разговорах товарищей о премудростях бытия голос девочки всегда пропадал без ответа. Она уже привыкла к этому и не обижалась.
– Где?
– вновь с раздражением кричал Илья.
– Я не знаю. И знать не хочу! Знаю, что руку в него нельзя совать, а греться около него можно. Вот и всё.
– Ишь ты какой!
– воодушевлённо и негодуя говорил Яков.
– "Знать не хочу!" Эдак-то и я скажу, и всякий дурак... Нет, ты объясни - откуда огонь? О хлебе я не спрошу, тут всё видно: от зерна - зерно, из зерна - мука, из муки - тесто, и - готово! А как человек родится?
Илья с удивлением и завистью смотрел на большую голову товарища. Иногда, чувствуя себя забитым его вопросами, он вскакивал с места и произносил суровые речи. Плотный и широкий, он почему-то всегда в этих случаях отходил к печке, опирался на неё плечами и, взмахивая курчавой головой, говорил, твёрдо отчеканивая слова: