Трон императора: История Четвертого крестового похода
Шрифт:
— Вот как? — переспросил Грегор, изумленный не меньше меня.
— Грегор, нечего так удивляться! Балдуин — мальчишка. Добродетельный, даже с лихвой, очень храбрый, отличный воин, но слишком молод и слишком набожен, чтобы венецианцы ему доверились. Они станут голосовать единым блоком за меня. Так что мне понадобится всего один голос, и совершенно очевидно, что этим голосом станет голос Конрада. Считай, что я уже победил. Тебе пока все понятно?
Грегор покорно кивнул.
— Следовательно, ты со мной согласен, что я, в принципе, и есть новый император?
Грегор снова кивнул, вид у него был огорченный. Если Бонифаций ждал поздравлений, то он их не дождался.
— Так в чем величайшая сила императора?
Грегор сначала растерялся, но потом робко предположил:
— В гвардейцах? В варяжской гвардии?
— Вот именно. Это жестокая и сокрушительная сила. Я бы не назвал варягов смышлеными. Но они верны императору, как псы.
— Значит, они станут вашими людьми.
— Да. Но только если меня коронуют на рассвете в соборе Святой Софии, а потому нужна твоя помощь.
Мне не терпелось услышать ответ Грегора, который все больше мрачнел.
— Зачем? — покорно спросил он, словно ему все это наскучило.
— В Константинополе заведено так. Завтра утром к этому шатру явится процессия греков, которые провозгласят меня своим императором и захотят препроводить в Айя-Софию для коронации. И как, по-твоему, мне следует ответить?
Тут я внес свою лепту в разговор:
— А не сказать ли просто: «Спасибо, но давайте подождем выборов, раз мне все равно суждено на них победить»?
Бонифаций бросил в мою сторону сердитый взгляд.
— Тебя никто не спрашивал.
— Признаю, мессир, — печально произнес Грегор, — я готов согласиться с вашим музыкантом.
Теперь Бонифаций кивнул.
— Поначалу я тоже так думал. И разумеется, так бы и поступил, если бы счел этот выход самым разумным. Но знаешь ли ты, что случится, если это сделать? Если на троне не будет императора, то гвардейцы потеряют ориентир и разбегутся кто куда. Оставшись без предводителя, эти люди могут быть очень опасны, особенно для горожан. Они причинят городу больший ущерб, чем армия-победительница. Они станут без сожаления насиловать и убивать. А что еще хуже — заберут все сокровища, так как знают, где они хранятся, и покинут город, и мы окажемся в разграбленной империи.
Видно, Грегора одолевали мучительные сомнения.
— О чем вы меня просите, мессир?
— Я обращаюсь к тебе не как повелитель, а как твой отец.
— Да… отец. Прошу вас, скажите, что мне сделать.
— Неоспоримо, что меня выберут императором. Так же неоспоримо то, что удержать варягов в узде можно, только если немедленно указать им на человека и сказать: «Вот он и есть император». Завтра утром этим человеком должен стать я. Тогда они будут меня слушаться и помогут ограничить разбой, а не усугубят его, приняв участие в мародерстве. Амбиции тут ни при чем, мы просто обязаны сделать так, чтобы город пострадал как можно меньше. Ты следишь за моей мыслью?
Грегор кивнул. Бонифаций рассуждал так разумно, а у Грегора был такой несчастный вид, что я даже забеспокоился, не поверил ли рыцарь сладким речам лживого маркиза.
— Хорошо. Итак. Голосование пройдет без подтасовки, но мы все знаем, что это лишь видимость и что ради блага города и нашей армии мне необходимо завтра короноваться в соборе Святой Софии. Многие это поймут, но многие и не захотят понимать. Мы должны убедить людей, что я не крал корону. Все произойдет слишком быстро, так что мы не успеем объяснить это каждому. Люди откликнутся на новость эмоционально, поддавшись порыву. Если они решат, что я пытаюсь совершить что-то неправедное, они могут восстать, и это приведет к катастрофе — варяжские гвардейцы нападут на них. Если же они почувствуют и поверят (пусть даже не поймут), что я совершаю доброе и необходимое дело, они не воспротивятся коронации, и все будет хорошо. Так что разъяснения должны быть сделаны сейчас, немедленно, до рассвета. Я, как лицо заинтересованное, не могу выступать за себя, объясняя, почему мне нужно занять трон. А вот ты можешь. Ты давно всем доказал, что не являешься моим сторонником, и поэтому всем сразу станет ясно, что ты поддерживаешь меня вовсе не из родственных чувств. Ты всегда поступаешь только так, как считаешь правильным. И хотя в прошлом это являлось причиной возникавших между нами трений, сейчас я понимаю, что сам Бог готовил тебя к величайшему делу всей этой кампании: ты должен помочь мне убедить остальных согласиться с моим завтрашним восхождением на трон. Ты сделаешь это? Полагаю, мы должны начать с Балдуина Фландрского.
— Почему не с Дандоло? — поинтересовался я.
Бонифаций бросил взгляд через плечо, одарив меня мерзкой снисходительной улыбочкой.
— Пытаешься уследить за нитью разговора?
— Дандоло мне казался важной фигурой. — Я пожал плечами.
— Так и есть, — бросил Бонифаций, — но он удалился на ночь на свою галеру и, скорее всего, ни о чем не узнает, пока дело не свершится. Меня больше волнуют воины, оставшиеся в лагере, и особенно один из них, который воспримет мое согласие принять корону как личное оскорбление. Я имею в виду молодого Балдуина. Ты поможешь нам, Грегор? Поможешь сохранить мир? Грегор, тебе нехорошо?
У Грегора был такой вид, словно его покинули последние силы.
— Клянусь жизнью, — ответил он глухо, не уточнив при этом, в чем именно он клянется, но от Бонифация эта подробность ускользнула.
Следующие несколько минут ушли на то, что Бонифаций благодарил его, назначал ему в помощь охранников, наставлял, как лучше всего подкатить к Балдуину. Ни я, ни Грегор не слышали ни слова из этих наставлений, так как мы оба не собирались их выполнять. Я притворился, что мне все наскучило; Грегор печально кивал и выглядел все более рассеянным. Несколько раз Бонифаций прерывал свою речь и интересовался, здоров ли он. Грегор утверждал, что с ним все в порядке, но с каждым разом голос его звучал все менее убедительно.
Наконец он начал откланиваться, временами кидая взгляды на выход, где стоял Клаудио и держал в руках его меч и кинжал. Грегор приклеился взглядом к своему мечу с какой-то ужасной, безутешной тоской.
— Мессир! — Я выронил из рук лиру и быстро вскочил. — Не отпускайте его.
Грегор окаменел. Бонифаций заморгал, глядя на меня.
— Что?
— Все это ложь, мессир, он подведет вас, если вы его отпустите, — сказал я. — Простите, что не заговорил раньше, просто пытался понять его затею. Ему платит Дандоло, мессир, который в последнее время начал вас в чем-то подозревать и пообещал Грегору жирный кусок, если он станет присматривать за вами и сообщать о каждом вашем шаге. Если вы сейчас его отпустите, он отправится прямиком к Дандоло и раскроет ему ваш план.
Грегор пришел в такой ужас от моего заявления, что Бонифаций сразу мне поверил.
— Грегор! — потрясенно воскликнул он.
— Мессир, это ложь, — неубедительно попытался оправдаться Грегор, но было слишком поздно.
— Нет, правда, — упорствовал я. — Бог свидетель, когда этот человек выйдет отсюда, он не сделает того, что обещал. Быть может, отправимся к Дандоло и спросим у него все напрямую?
— Конечно нет, придурок, — отрезал Бонифаций, после чего обратил весь свой гнев на Грегора. — Опровергни все это немедленно.