Трон императора: История Четвертого крестового похода
Шрифт:
— Город падет, — мрачно изрек Грегор.
— Империя падет, — поправил его я.
— Да.
— И мы не можем этому помешать.
— Верно, — сказал Дандоло. — И не следует к этому стремиться, ибо этот день войдет в историю и еще долго будет праздноваться.
— Это будет праздник только для одних, — внес свою поправку я.
— И день скорби для других, — договорил Дандоло. — Так устроен мир. Никому он не нравится, но никто пока не выдумал ничего другого. Тебе известно, как называется то место, откуда взялся мой народ? — внезапно спросил он, обращаясь к Грегору.
— Венеция, — осторожно ответил Грегор.
— Одна из величайших и самых свирепых морских держав в мире, — дополнил я без всякой осторожности.
— Венеция, — поправил Дандоло, — это скопление болотистых островов, куда сбежала несколько веков назад небольшая группа людей, спасаясь от преследования. Они не ныли, а взяли ситуацию в свои руки и добились процветания.
— И продолжили, в свою очередь, преследовать других, — выпалил я.
— Иногда, — снисходительно признал Дандоло, — когда того требовало их благополучие. Если бы вы знали нашу историю подробно, то, возможно, смогли бы точно указать момент, когда мы из гонимых, которых вы из принципа одобряете, превратились в гонителей, создателей империи, которых вы, видимо также из принципа, презираете. Даже если бы вам удалось выделить этот поворотный момент, вы все равно не сумели бы его удержать, оставив нас на той стадии. Мир так не развивается. Это бремя, которым Господь наделил человека. Венеция всегда пожинала то, что сеяла. Так было и так будет, пока она тоже не падет. Да, — сказал он, почувствовав мой удивленный взгляд, — даже Венеция когда-нибудь падет. Каждую державу ждет эта участь. И наша звезда будет погашена. Это случится вполне заслуженно. Вот так и эта империя, которая сегодня падет, заслужила свою участь — иначе она не пала бы.
— Благодарю, что все мне объяснили, — сказал я. — Мое сердце будет разбито, когда, расставаясь с пилигримами, буду сознавать, что они действуют в гармонии с мироустройством.
Дандоло улыбнулся.
— Пока гармония не достигнута. Вот станешь лет на пятьдесят постарше, вспомнишь меня и сам увидишь, каким тогда тебе покажется мир.
— Очень сомневаюсь, что проживу так долго.
— Раз так, — заключил Дандоло, — тебе не придется ничего узнавать.
— Ну да, он, вероятно, в чем-то прав, но я не хотел доставить ему удовольствие, признав это, — пробормотал я, а потом мне захотелось изменить тему разговора. — Кстати, а ты очень убедительно притворялся самоубийцей.
— Учитель был хороший, — буркнул в ответ Грегор.
Рассвет почти наступил — серый, холодный, ветреный. Мы сидели в баркасе, совершавшем короткое плавание до пристани. Оба знали, какая трагедия начнется через час. Нас утешало только то, что, если бы не мы, все могло быть гораздо хуже.
— Надеюсь, люди поверят Ионнису, — сказал Грегор.
Мы не удивились, когда оказалось, что на пристани нас поджидают охранники Бонифация, укутанные в накидки от промозглого ветра. Люди Дандоло, заранее предупрежденные, не отдали нас на их попечение. Ситуация зашла в тупик. Мы остались на баркасе с вооруженными моряками и коротали время, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Рубаха на мне так и не успела просохнуть, а одеяло почти не спасало от холода.
— Ты лучше укрываешь меня от ветра, чем это удалось бы Джамиле, — с покорным вздохом сказал я.
Наконец перед самым восходом солнца в бухту явился возбужденный Бонифаций, чтобы поговорить с нами — вернее, с Грегором. На меня он вообще не обратил никакого внимания. Эта его последняя попытка примирения была сплошным лицемерием, без стыда и совести.
— Сынок, — томно произнес он, изображая из себя отца-мученика, — что ты натворил?
Грегор промолчал. По его знаку матросы начали грести, и мы отчалили, оставив на берегу Бонифация.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Праздник святого апостола Матфея,
14 мая 1204 года
Если верить слухам, через два дня состоится коронация императора Балдуина. О Бонифации мы слышали только то, что в то утро ему предложили корону, но он не посмел ее принять. Варяжская гвардия, оставшись без предводителя, разбежалась, не причинив особого ущерба, но то, что мы узнали о разграблении города так называемыми пилигримами, привело нас в ужас. Мы услышали эти рассказы от греков, удиравших из города мимо нас быстрее, чем передвигались мы. Тысячи горожан спаслись бегством от варварского побоища — так что Ионнис славно поработал.
Монастырь, где Лилиана нашла убежище, наводнило столько беженцев, что мы с бриттом даже не пытались в нем остаться, просто дали ей знать, что мы поблизости, а затем разбили лагерь в монастырских угодьях. Вчера Лилиана благополучно разрешилась от бремени девочкой, и, как только к ней вернутся силы, она сразу присоединится вместе с оруженосцами к моему паломничеству. Настоящему паломничеству.
Несколько дней назад мы с бриттом отправились в лес за хворостом, но, конечно, оказались там не одни — повсюду тысячи и тысячи беженцев, город, должно быть, почти опустел. И среди этих многочисленных толп мы заметили женщину: она стояла спиной к нам, с покрытой головой, но мы оба узнали ее по жестам и осанке. Бритт как-то странно охнул, и мне показалось, что он тут же грохнется в обморок.
— Если ты и дальше намерен себя так вести, то лучше ступай за ней, — сказал я.
Он покачал головой, но остался стоять как вкопанный, уставившись в ту сторону, и простоял довольно долго — за это время Ричардусы успели бы облачить меня в доспехи.
— Ступай за ней, — повторил я.
— Она выбрала иной путь, — ответил бритт.
— Иногда, делая выбор, мы совершаем ошибки, на которых учимся. — (Разве раньше можно было представить, что я способен такое сказать?) — Если она совершила ошибку, дай ей шанс сказать тебе об этом.
Он нервно взглянул на меня.
— Быть может, это вовсе не она. А быть может, это она, но ей не хочется меня видеть.
Я указал в ту сторону, откуда мы пришли.
— Если это так, у тебя все равно есть дом и компания. Ты знаешь, где меня найти. Пробуду здесь по крайней мере еще недели две.
Он посмотрел на нее, на меня, снова на нее. Женщина уходила, почти скрылась из виду.
— Сделаю, как ты говоришь, но мы оба знаем, что все это зря. Увидимся в палатке на закате.
— Я пробуду здесь еще две недели, даже если ты не вернешься на закате. Если не считать нас с женой, то больше не знаю другой такой пары, как ваша, которая так мало провела времени наедине. Не упускай шанса.
Он нервно рассмеялся.
— Неплохая мысль, но я вернусь на закате.
И в следующую секунду он уже бежал к ней. Я следил за ним, но в то мгновение, когда он ее настиг и осторожно опустил руку ей на плечо, я отвернулся, кажется, даже закрыл глаза. Мне не хотелось больше ничего знать. Это было слишком личное. Я собрал немного хвороста, сколько смог, и вернулся в палатку.
Случилось это два дня назад. Бритт до сих пор не вернулся.
ОТ АВТОРА
Для тех, кому любопытно, сколько исторической правды и сколько выдумки в этом романе, сообщаю следующее.
Неудавшаяся попытка (предпринятая аббатом Гюи, Симоном де Монфором, Робером Бовом и др.) «спасти» задарцев — историческая правда, хотя помощи британского еретика тогда не потребовалось. Симон вскоре покинул армию и в конце концов возглавил крестоносцев в походе против альбигойцев.
Раскол армии на Корфу, а затем ее эмоциональное воссоединение произошли в действительности. Грегор и Джамиля, вымышленные герои, не имели к этому никакого отношения.
Алексей III, узурпатор, выехал с огромной армией против франков 17 июля 1203 года, а затем развернулся, ускакал за городские стены и через несколько часов вообще покинул Константинополь (о чем рассказано в главах 39 и 40). Его армия превосходила численностью армию нападавших по крайней мере в десять раз (какой-то свидетель утверждал, что в сто). Кроме того, на его стороне было географическое преимущество. Существует много предположений, почему он отказался вступить в бой. Самый убедительный аргумент (хотя все же он не до конца убедителен) гласит, что он вообще не намеревался нападать на армию. Его выезд во главе войска был всего лишь обманным маневром, чтобы отвлечь венецианцев от атаки на бухту.
Психическая нестабильность Алексея III, как и его брата Исаака, — не моя выдумка.
Мурзуфл действительно просидел в заточении много лет и был выпущен на свободу вместе с Исааком.
Через несколько дней после возвращения армии из Фракии он поднялся из безвестности до высокого поста дворцового эконома, и сразу после этого Алексей перестал вести себя как собачонка Бонифация, что вызвало серьезнейшее ухудшение в отношениях между Алексеем и пилигримами. Но план по тайной перевозке святынь через акведук и водохранилища — выдумка (хотя эти водохранилища использовались в течение веков для другой контрабанды, в том числе людей).