Трон императора: История Четвертого крестового похода
Шрифт:
— Спасибо, — прошептал я.
Он покачал головой.
— Это было одолжение не тебе. — Грегор показал на крест, нашитый на его рубаху сзади, от плеча к плечу. — Видишь? Я дал клятву освободить Святую землю. Естественно, меня заботит благополучие дамы, но это, — он вновь показал на крест, — в первую очередь. Я заинтересован в ней, потому что она может пригодиться маркизу Бонифацию, только и всего.
— Тогда при чем здесь Конрад?
Грегор потянулся к оснастке, чтобы удержать равновесие, словно уже знал, что мы сцепимся рогами.
—
— Как это — не вернется на флот? Погоди минутку, ты говоришь о Бонифации — том самом человеке, которого я чуть не прибил? Так он сейчас не с войсками? Не с войсками, которыми командует?
— Верно, — подтвердил Грегор, который выглядел при свете луны почти оскорбленным. — Ему пришлось вернуться в Монферрат, чтобы разрешить одно личное дело до того, как он предпримет этот великий и очень долгий поход. Пока он не вернется, не хочу, чтобы кто-нибудь другой претендовал на принцессу, пусть даже сам Конрад.
— Когда вернется Бонифаций?
— Не знаю, — ответил Грегор (он всегда разговаривал со мной, как с младшим братом, испытывавшим его терпение). — Он уехал так поспешно, что я не успел с ним переговорить.
Мне это показалось странным. Но самое странное, что Бонифаций не взял с собой Грегора — своего любимого воина и зятя.
— Бонифаций тебя избегал, — высказал я предположение.
Грегор поморщился.
— Возможно, ты прав, — согласился он.
— И какова причина? — Я вспомнил, что мое нападение на Бонифация прервало частную беседу этих двоих.
Грегор посмотрел на меня с подозрением и не ответил.
— Я только что был свидетелем, как ты солгал своему епископу, Грегор. Теперь мы практически союзники.
Он снова поморщился. Но потом все-таки заговорил.
— Я никогда не подвергал сомнению суждения моего господина, но недавно услышал нечто, что меня обескуражило. Как раз расспрашивал его об этом, когда нас прервал некий бритт, настроенный на самоубийство. Бонифаций покинул лагерь прежде, чем у меня появилась вторая возможность поговорить с ним с глазу на глаз.
— Выходит, он действительно избегал тебя. О чем же ты его расспрашивал?
— К нашему делу это не относится. — Он покачал головой.
— Если ты собираешься передать ему мою принцессу, то я хочу знать, что с ним не так.
— Она не твоя принцесса, она украденная собственность и…
— Джамиля была пленницей! — вскричал я, позабыв, что нужно шептать.
— Она была одним из военных трофеев, — спокойно парировал Грегор и настороженно оглядел палубу. — Барцицца имеет право потребовать ее обратно.
Проклятье, он вспомнил о законе.
— Тогда зачем передавать ее твоему драгоценному маркизу? — раздраженно огрызнулся я. — Почему не отослать ее назад, в Венецию, этому глупому пердуну?
Он знаком велел мне говорить потише, оглянувшись в ту сторону, где несли вахту венецианские моряки.
— В этом походе я выполняю приказы Бонифация. Если он скажет передать принцессу епископу, я так и сделаю, с радостью. Если он скажет воспользоваться ею как козырем по прибытии в Александрию, я с радостью исполню и этот приказ. Но если он скажет вернуть ее Барцицце… я подчинюсь.
Мне всегда не по себе в присутствии людей, которые с таким хладнокровием и упорством выполняют свой долг. Частично это происходит оттого, что мои собственные неудачи в этой области, как известно, приводили к катастрофическим последствиям.
— В таком случае почему ты вообще упомянул о ней в разговоре с епископом, если он подчиняется Бонифацию?
— Главным образом потому, что голова была как в тумане. А еще потому, что сейчас глубокая ночь и ты меня застал врасплох. Но иерархия не так проста. Бонифаций командует нами как воинами, а епископы — как пилигримами.
Грегор тяжело вздохнул.
— В результате получается ни то ни се, — фыркнул я.
Он устало взглянул на меня.
— Ситуация слишком серьезная, чтобы говорить о ней так. В прошлом подобные походы в Святую землю возглавлял король или даже несколько королей. На этот раз все не так. Бонифаций взял на себя командование только потому, что три других военачальника отыскали его и умолили встать во главе войска, когда предыдущий командующий умер. Бонифаций не первый, к кому они обратились, и он не ухватился за эту возможность, потому что знал, какая перед ним стоит трудная и абсолютно неблагодарная задача. Мало кто из тех, кем он командует, говорят на его языке. Нет почти никого, кто присягал бы на верность одному суверену. Да к тому же епископы…
— Ясно, ясно. Мы об этом уже говорили, — сказал я. — Мне и в первый раз было наплевать, а теперь тем более. Просто хочу быть уверенным, что принцесса вернется в Египет. И чтобы ей как можно меньше досаждали всякие там маркизы, епископы или рыцари вроде тебя.
— Если нам не удастся договориться с правителями Египта, мы будем вынуждены их атаковать. Предположительно, они связаны с твоей принцессой. Раз ты стремишься вернуть ее в лоно семьи, то разве для тебя не было бы предпочтительнее, чтобы мы не поубивали оставшихся родственников?
— Это было бы славно.
— Тогда давай объединимся. Оставь мысли о смерти, не лезь на рожон и помоги мне защитить ее от притязаний других, пока не вернется Бонифаций.
Я наконец раскусил его замысел.
— Ага. Буду присматривать за ней, чтобы тебе было легче присматривать за мной.
— А что, у тебя с этим проблема? — спросил он.
— Нет, — после некоторого раздумья признался я. — Но готов оставаться под твоей пятой только до тех пор, пока она не окажется дома. И никаких планов насчет Иерусалима. Как только мы высаживаемся в Египте, всем нашим договоренностям конец.