Трон Знания. Книга 2
Шрифт:
Женщина подняла голову:
— Меня зовут Малика.
Советник прокашлялся в кулак:
— Мы едем в резервацию климов. И подумали: вдруг среди вас есть желающие проведать своих друзей. — Указал на грузовики. — Транспорт есть. Староста объяснит вашему начальству, почему вы не вышли на работу.
Толпа молчала.
— Каждый третий дом в вашем посёлке когда-то принадлежал климам, — продолжил советник. — Неужели никто не хочет увидеться со старыми знакомыми? Законом не запрещено посещать резервации.
— Что мы у них забыли? — прозвучал чей-то
— Начальник заплатит мне за прогулы?
— В дороге будут кормить?
— Выдадут сухим пайком, оденут и обуют, — ответил какой-то остряк.
Толпа развеселилась, загомонила.
— Им там и место! — крикнул кто-то, и толпа умолкла.
— Среди вас есть бывшие жёны, мужья и соседи климов, — проговорила Малика. — Чего нельзя сказать о детях и внуках. Не бывает бывших детей. И внуков бывших не бывает. Так получилось, что жизнь вас раскидала. Вы не в силах изменить прошлое, никто не в силах. Но вы можете изменить будущее. Моя мать моруна, мой отец ориент. Если бы нас разделила не смерть, а какая-то черта на земле, я бы перешагнула её не задумываясь. Я бы поклонилась им до земли и попросила прощения за то, что не смогла прийти раньше. И мне всё равно, какие ошибки они сделали в прошлом.
Вскинув руку, Малика указала на уличный фонарь:
— Свет должен противостоять темноте, иначе не будет света. Любовь должна противостоять безразличию, иначе не будет любви. Я знаю, вы поедете со мной, потому что каждый день вы вспоминаете тех, кого потеряли. Вы поедете, потому что каждый вечер смотрите в тёмные окна их домов, и ваша душа плачет. Вы поедете со мной, потому что любите их. Потому что вы люди, а не бессердечные твари.
Мужик в залатанной рубахе пробил локтями путь сквозь сборище:
— Я поеду.
На него сзади зашикали.
Он повернулся к селянам лицом:
— А ты, Тропо, поедешь? Нет? Неужто на сына не хочешь глянуть?
— Нужен я ему.
— А он тебе?.. А ты, Лусия? Если бы не тётка Тана с пирожками и вареньем, твои бы дети с голоду помёрли, а внуки не воровали у меня малину.
— Да подавись ты своей малиной, — прозвучал женский голос.
— А не буду давиться. Я дарю её твоим переросткам. Пусть трескают в память о тётке Тане.
Малика спустилась с возвышения, отошла к грузовику и села на подножку. Вскоре к ней присоединился Исаноха. Прислушиваясь к гулу толпы, принялся ходить взад-вперёд.
— Глупая затея.
— Если поедет хотя бы один человек — это уже победа, — возразила Малика.
— Почему это надо делать сейчас? Почему не дождаться отмены резерваций? Тогда народ откликнется охотнее.
— Вы не понимаете, да?
Исаноха покачал головой:
— Не понимаю.
— Представьте искупленца, к которому никто не приезжает на свидания. Даже писем никто ему не пишет. С какими мыслями он выйдет на свободу?.. Я хочу, чтобы климы знали, что их помнят, любят и ждут.
Исаноха сел рядом с Маликой, вытащил из кармана лист бумаги:
— Давай пересмотрим список.
— Зачем?
— На сборы и разговоры уходит слишком много времени. Я думал, будет быстрее. Приехали, выступили, уехали. Но сидеть и слушать, как они грызутся… И это только первый посёлок из девяти. Когда мы вернёмся в замок? Через неделю? Через две?
— Да хоть через месяц.
— Понял. — Исаноха спрятал список в карман. — С правителем будешь объясняться сама.
К грузовику подошёл местный страж. Поправил на плече вещевой мешок:
— Народ боится, что вы завезёте нас в резервацию и бросите. Говорят, что так вы вылавливаете полукпимов.
Малика посмотрела на него исподлобья:
— Уговаривать и убеждать никого не стану.
— Как понадоблюсь, будите, — произнёс страж и забрался в кузов.
Вереница машин покинула посёлок глубокой ночью. Сидя в автомобиле охраны, Малика оглянулась на тарахтящие грузовики. В одном из них ехали восемь человек. Восемь из трёх тысяч…
Чем ближе к резервации подъезжала колонна, тем больше было желающих повидаться с Климами. Не последнюю роль в этом сыграли селяне, наблюдающие из грузовиков за сходками. Поглядывая на них, мужики и бабы думали: «Они же едут. Чего бояться?» Исаноха посетовал на свою несообразительность: надо было с самого начала усадить в кузов подставных людей. Малика ответила: «Всё должно быть честно».
В последнем посёлке возле грузовиков образовалась давка. Те, кому не хватило места, передавали родным записки и подарки: отрезы материи, садовый инвентарь, посуду, канистры с керосином. Кто-то умудрился закрепить снаружи кузова два велосипеда.
Наконец машины выехали на тезарскую трассу. Час назад путники чихали от пыли, плевались и, подпрыгивая на кочках, смеялись от души. Теперь, глядя на обочины, поросшие деревьями, притихли. Как объяснить своим близким двадцать лет молчания?
Колонна свернула с дороги, проехала по мосту на другой берег неторопливой реки и покатила через луг, придавливая колесами порыжелую траву.
Малика вертела головой, не зная, куда смотреть: на желтеющие слева стога соломы, на пёструю рощу справа или на виднеющийся впереди лес.
— Мы уже в резервации? — тихо спросила она.
— Да, в Зеленограде, — ответил Мебо и, глядя на клин журавлей, снизил скорость. — Не возражаете, если мы начнём с дальнего посёлка?
— Успеем приехать в конечный пункт до заката? — поинтересовался Исаноха, сидя за спиной Малики.
— Должны успеть, — откликнулся Мебо и нажал на педаль газа.
Малика посмотрела в боковое зеркало. Грузовики не отставали от машины охраны. Люди едут к родным, а она? Она едет к потомкам тех, кто убивал её сестёр, истинных хозяек земель. Поверив ложным обвинениям, в охоте на морун изощрялась вся страна.
От мысли, что за тем лесом поле, за полем горный кряж, а там до высохшего русла реки, названного долиной Печали, рукой подать, колотилось сердце. Что ей мешает отправиться на родину, где она появилась на свет, где находится могила её отца? Что или кто не даёт ей вернуться к своим сёстрам? И пусть горит Порубежье ярким пламенем…