Тропа Журавушки
Шрифт:
Я привыкла работать по четыре-пять часов без передышки, так что утро того дня ничем не отличалось от остальных. Я научилась расчищать плиты так же, как косила лужайку: голова свободна от мыслей; руки сами делают свое дело, сливаясь в единое целое с тяпкой, корнями и тропой. Лишь иногда, ни с того ни с сего, чаще — когда я заканчивала работу, в голове вспыхивали яркие картинки, выпархивали из потайных уголков мозга, как стайки крохотных птиц из кроны дуба.
В тот день передо мной как наяву возникли мама с папой, сидящие напротив меня за столом. И мамин голос: «Ты всем делилась с Джесси... » В тишине леса еще отчетливей всплыло мамино лицо. Какая боль читалась в ее глазах! Оказывается, она переживала, что я прихожу с бедой не к ней, а к тете Джесси! Невероятно. Воспоминание померкло, и я подумала: может, мама тоже меня сейчас вспоминает, ей чудится мое лицо, эхом отзываются слова: «А вы пытались спросить, что не так?» Я понадеялась, что она обо всем забыла. Зачем только я это ляпнула? И я стала думать: может, я хотела, чтобы они наконец со мной заговорили, обратили на меня внимание... И снова в голове раздался голос Мэй: «Цинни, ты ведешь себя, как ребенок!»
Часа в четыре я подумала, что уже довольно поздно. Пора собираться домой. Не сразу меня осенило: идти-то никуда не надо. Я уже дома. Можно даже не останавливаться. Расчищать плиту за плитой до самого вечера, да хоть бы и до утра.
На обратном пути к лагерю я набрала охапку сучьев для костра и продумала ужин. Разогрею банку фасоли, отрежу ломоть хлеба, съем яблоко, запью ключевой водой и отломлю на сладкое дольку шоколада. Блеск!
Я вновь перебрала все в памяти, предвкушая удовольствие. Разведу костер, открою фасоль... Открою? Сердце екнуло. Открывалку-то я и не взяла.
Ну почему я забыла самую важную вещь? Что же мне никто не напомнил? Хотя, если подумать, без мамы с папой я бы столько всего забыла. Они так старались, чтобы мне было тепло и хорошо, чтобы со мной не случилась беда. И я поняла, какой же была упрямой и как некрасиво старалась всеми силами от них отделаться. От стыда я готова была сквозь землю провалиться.
* * *
Огонь никак не хотел разгораться. Я говорила с ним как с живым существом, умоляя перекинуться на ветки. Ворковала, заклинала, даже накричала на мокрое полено. Джейк наверняка бы справился без труда. Может, и стоило взять его с собой? При этой мысли сладко закололо кожу. Не буду думать о Джейке. Я разобрала костер, оставив горсть сухих листьев и пару прутьев. Когда пламя занялось, я стала добавлять сучья, и вскоре огонь взметнулся до небес. Похоже, я немного переборщила. Изголодавшись, я принялась ковырять жестянку ножом и колотить ее о камень, пока верх не отлетел.
В одиночестве за едой не засидишься. Не надо ждать, пока освободится солонка или соусник, не с кем поговорить. Чашку я тоже забыла, но напиться, в конце концов, можно и из бутылки. Я обтерла вилку и зарыла в землю пустую жестянку. Вот и все. Не надо убирать со стола, не надо мыть посуду! Я свободна, я сама по себе, я вольна делать все, что заблагорассудится.
Я огляделась. И что же делают люди, когда никто не стоит у них над душой и они вольны заняться чем угодно?
Далеко за холмами раздался тоскливый гудок паровоза. Я неосознанно обернулась к ферме, вспоминая тополь, кардиналов, дядю Нэта и тетю Джесси. Все уже сидят за столом. Интересно, что изменилось оттого, что я ушла?
В голове вновь замелькали картинки. Вот мама и папа встают на рассвете, специально, чтобы помахать мне вслед. Вот Сэм размазывает по тарелке суп. Вот Бен копается на грядке, вот Гретхен горбится над компьютером. Хватит! Но мозг меня не слушал. Довольно!
Спать ложиться было еще слишком рано. Я обошла лагерь, поправила спальный мешок, подбросила сучьев в костер и стала думать, что бы съесть на завтрак. Затем меня осенило: дрова-то кончаются. Ура! Вот и нашлось занятие. Наберу-ка я веток для костра.
Собирая хворост, я вспомнила про семена цинний. Вот и еще одно дело! Двумя палками я проделала вдоль тропы канавки. На обратном пути уложила в них семена, а затем присыпала землей. Надо бы их полить, но мне было жаль тратить воду. Будем надеяться, пойдет дождь.
Знаю, я сосредоточилась на пустяках — но только для того, чтобы отгородиться от важных мыслей, грозно рыскавших на задворках сознания. Стоит мне расслабиться — и наружу вырвется миллион картин, громоздясь одна на другую. В глубине души мне хотелось скорее узнать, что скрывает память, но не так сразу, постепенно, шаг за шагом.
Стрелки часов, казалось, замерли на семи, и я потрясла их, решив, что они остановились. И вновь отправилась за хворостом. На пути мне попался старый клен с редкими и крепкими сучьями, будто созданный для лазанья. Я подумала: а что, собственно, мешает мне забраться на самый верх? Глупо, знаю, но в ту минуту я была потрясена открытием: оказывается, если я чего-то хочу, никто не сможет мне запретить. Ничего, что поздно; ничего, что есть занятия поважней. Некому закричать, чтобы я немедленно слезала.
И я стала карабкаться на дерево, все выше и выше, подбадривая себя: «Ну же, лезь! Чем выше — тем лучше, никто не станет тебя ругать!» Наконец я нашла удобный сук высоко-высоко над землей. Вокруг щебетали птицы, срывались с ветвей, перелетали с дерева на дерево. По стволу дуба гонялись друг за другом две серые белки, хвосты мелькали в воздухе, подобно небольшим пушистым кнутам.
Еще дальше, за холмами, тянулась узкая лента реки. Тут и там из леса выглядывали крыши домов, пастбища и силосные башни. Невдалеке виднелась моя тропа и яркий огонек костра. Стоило мне слегка повернуть голову, я уловила краем глаза какое-то движение. Я обернулась — и точно, у костра мелькнула едва заметная тень, словно взметнулся край черного плаща.
Я затаила дыхание и замерла. Тень исчезла, но мне стало не по себе. Вечер наполнили стоны и вздохи, шепот, хруст и потрескивание — пульсирующее дыхание леса. Через час-другой стемнеет, и я останусь одна на высоком дереве в чаще. Мне стало страшно.
Я обмерла, не в силах шелохнуться. Неизвестно, сколько я могла бы просидеть в оцепенении, но тут дерево грозно заскрипело, словно устав держать меня ветвями, и я встрепенулась. Костер догорал, солнце зашло за горизонт, раскинув у самого края неба ярко-рыжую полосу.
Я сползла вниз, силясь не замечать шорохи леса, и помчалась к лагерю. Подбросила в костер побольше дров и забралась в спальный мешок. Улеглась на спину и долго смотрела в небо, где мерцали светлячки и роились мошки, привлеченные светом костра. Над головой проносились летучие мыши. Я ждала, чтобы мир окутала тьма. Тогда я закрою глаза и постараюсь уснуть.
Но тьма все не приходила. Вместо этого небо неуловимо меняло оттенок, становилось чуть насыщенней, но так медленно и постепенно, что я не могла уловить перехода и все пыталась понять: изменился ли цвет? Вроде стало темнее. Уже ночь? А теперь? А теперь?.. Выступили тусклые звезды, но небо все не чернело, тьма не опускалась на лес. Как я ни старалась, я не смогла уловить тот миг, когда приходит ночь. Может, ночь и не приходит в один миг.