Тропа Журавушки
Шрифт:
— Я больше не могу бежать. — Он спрятал лицо в ладонях.
Что-то внутри меня разорвалось на тысячу мелких осколков.
Вернулась мама. Я вышла на крыльцо, села на качели и уставилась на тополь. Ну почему люди стареют? Болеют? Что же длань Господня не может вылечить простой коклюш? Или вытащить женщину из ящика? Или помочь дяде Нэту? Невыносимо. Мне требовались ответы, но дать их никто не мог.
* * *
Странный это был день. Я ощущала себя пришельцем в неземном раю. Самые обычные вещи казались в диковинку. Вода из крана — чудеса! А туалет! Яичница! Тосты! Телевизор! Свет! Даже людские голоса меня зачаровывали, а уж смех и вовсе казался божественным звуком.
Сэм выбежал из комнаты и приволок Бена.
— Видишь, плачет, я же говорил!
— Цинни? — Бен заглянул мне в глаза. — Почему ты плачешь?
Я влюбилась в его милое лицо. В каждую божественную черточку.
Никто не суетился вокруг меня, не устраивал праздника, как я мечтала. И все же каждый по-своему радовался. В конце концов все окружили меня и принялись выпытывать:
— И как там, в холмах? Здорово, должно быть, жить в палатке!
Слова переполняли меня, я готова была говорить вечность... Но затем Уилл отвернулся и потребовал укропа, а Гретхен сказала:
— Хорошо тебе, никаких домашних забот.
А потом что-то стряслось у Сэма, и мои слова потонули в грохоте тарелок и обычной домашней перебранке («Бен взял мою футболку, мам, ну скажи ему!»).
Только мама с Беном не отступали.
— Цинни, это потрясающе, просто грандиозно! — сказала мама. — Ты бы слышала, как папа тобой гордится. Ему так приятно наблюдать с высоты, как быстро ты продвигаешься.
— С ума сойти, — встряла Бонни. — Ни за что бы не осталась одна ночью в лесу. — Она передернула плечами: — Жуть.
— Ты так изменилась, — продолжала мама, — окрепла, загорела. Все это на пользу. Только на пользу.
«На пользу». Я растерялась. Я что, правда принесла кому-то пользу? Или что-то принесло пользу мне? Слова камушками перекатывались в голове: «На пользу».
— А змей ты видела? — жадно спросил Бен. И явно разочаровался, когда я покачала головой.
— Хочешь со мной, Бен? — Я ли это произнесла? Я что, правда готова была пустить кого-то в свою святыню?
Он призадумался:
— Как-нибудь в другой раз.
— Змей испугался? — хихикнула Бонни.
— Да нет же, — обиделся Бен. — Но как мне бросить грядки?
Как же мне хотелось все им рассказать — о свете и тьме, и времени, и животных; о лисе с пристальным взглядом, о красных сполохах; о паровозном гудке, о том, как я их все время вспоминала. Я хотела рассказать про Детский Мизинчик, тропу Девы и Воронью пустошь, только не знала, как описать чувства словами. Да и потом, они не привыкли, чтобы я болтала без умолку. И через пару часов я сникла, снова превратилась в тихую, молчаливую Цинни.
Ближе к вечеру я начала нервничать и задыхаться. В доме я чувствовала себя как в клетке и то и дело выбегала во двор или на крыльцо глотнуть свежего воздуха. Шум голосов становился невыносимо громким и резким. Скрипели стулья, гудел компьютер, звенели тарелки, топали ноги, хлопали двери, беспрерывно звонил телефон, оглушительно орала музыка...
Когда Бен, Сэм и Бонни начали одновременно вопить каждый свое, а сверху доносились гневные крики Мэй, потерявшей расческу, я не выдержала и сбежала на задний двор. На грядке Бена царил образцовый порядок: ни одного сорняка, идеально прямые стебли стоят по стойке смирно, как рота исхудалых солдат, бледные стручки свисают, как хилые пальцы.
На свою грядку я и взглянуть боялась. Даже совестно стало, что я ее на все лето забросила. Сорняки, должно быть, на корню задавили несчастные помидоры и циннии. Но нет — кто-то догадался подвязать ростки, и с ветвей на меня глядели круглые зеленые плоды. Ни следа сорняков, листья целехоньки; а циннии весело задирают к солнцу пышные головки.
Кто-то заботился о моей грядке. Это должно было бы меня тронуть, но вместо того обозлило. Кто-то вмешался, присвоил мою грядку себе. И кровать мою тоже, кстати, кто-то присвоил.
В самом мрачном настроении я вернулась в дом и пошвыряла в рюкзак смену одежды, зубную пасту и семена цинний. Составила новый список продуктов, вытащила из шкафа деньги и отправилась в магазин.
32. Отпад
Едва я вышла на шоссе, рядом притормозил блестящий красный кабриолет.
— Эй, Цинни!
Что за голос? Снова Джейк, загорелый, гладко выбритый, белая футболка, голубые джинсы, тщательно уложенные волосы.
Я не могла поднять взгляд. Не смела. Медленно продолжала путь, а Джейк ехал рядом.
— Погоди. Ты куда?
— К миссис Флинт.
— За продуктами? Садись, подвезу. — Он затормозил, выскочил из машины и распахнул передо мной дверцу. — Запрыгивай. Жарче, чем в аду, да и ноги сотрешь.
Я бы вполне сумела позаботиться о своих ногах, но в кабриолет все же села. Пора наконец все выяснить. Только еще один знак со стороны Джейка. Один намек — нравлюсь я ему или нет. Сердце трепетало: конечно же, нравишься, он же тебя поцеловал. Но голова упорно твердила иное: Бог дал, Бог и взял. Вот-вот с небес опустится суровая рука и утянет Джейка прямо из-за руля.
— Отпад, а? — сказал Джейк, любовно поглаживая щиток.
Я ухватилась за дверную ручку и уставилась на дорогу. Усилием воли я заставила голос не дрожать:
— Откуда она у тебя?
— Отпад, — повторил он, будто не слыша вопроса. — Грузовики, значит, тебе не нравятся. А как тебе эта тачка? Полный улет, а?
Последи за собой, Цинни. Постарайся быть хоть чуть-чуть приветливее.
— Полный улет. Так где ты ее достал?
— Ты здорово продвинулась там, в лесу.
— Тебе виднее. Так откуда, говоришь, эта машина? Он затормозил метров за сто до магазина.