Трудная позиция
Шрифт:
Съезжали по очереди: сперва Вашенцев, потом Надя. Он поджидал ее на каждой террасе и старался обязательно поймать за руки. На последней террасе Надя, не дожидаясь его, вырвалась вперед. Вашенцев стоял у края спуска и не отводил глаз от ее легкой, по-птичьи стремительной и все уменьшающейся вдали фигурки.
В самом низу, под горой, Надя словно присела, потеряв равновесие. В облаке взвихренного снега мелькнула отлетевшая в сторону лыжа. «Ну вот, — с беспокойством подумал Вашенцев. — Говорил же, что нужно осторожнее. Так нет, не послушалась».
Когда Вашенцев подъехал к Наде, она старательно вставала и снова садилась, то поднимая руки, то опуская, будто занималась гимнастикой.
— Сидите, пожалуйста, — сказал Вашенцев строго и стал ощупывать поврежденную ногу, слегка ее покачивая.
— Так больно?
— Ни капельки, — тряхнула головой Надя.
— А вот так?
— Так больно.
— Все ясно, идти не сможете.
Надя запротестовала:
— Почему не смогу? А вот и пойду.
Она поднялась и опять села в снег, тихо охнув.
Вашенцев сдвинул шапку на затылок и встревоженно потер ладонью вспотевший лоб. Он знал, что дороги, где можно было бы поймать машину, поблизости нет. Это его сильно озадачило. Но тут же он вспомнил: неподалеку, за второй горой, есть колхозная ферма, где ему уже пришлось побывать однажды с курсантами. Он сказал об этом Наде.
— Какая ферма? — удивилась она. — Что вы придумали?
— Но другого выхода нет, — сказал Вашенцев. — Самая ближняя точка.
Он взял Надины лыжи и палки, связал их ремнем, повесил через плечо наподобие охотничьего ружья и нагнулся, намереваясь поднять Надю. Она испуганно замахала руками:
— Нет-нет, пожалуйста, не надо!..
— А как же быть? — спросил Вашенцев. — Давайте тогда сидеть. Наступит ночь. Пурга может разыграться. Потом волки придут...
— И пусть приходят.
— Ах, так. Значит, я страшнее волка?
— Ой, придумайте что-нибудь другое, Олег Викторович, — взмолилась Надя. — Ну, пристройте меня на лыжи, что ли?
— Так нет же веревки.
— А я за палку буду держаться.
— Да вы что, смеетесь? — возмутился Вашенцев и взял Надю на руки.
Первые шаги он сделал неторопливо и осторожно, испытывая верность собственных движений, потом пошел быстрее и тверже, минуя опасные неровности. Своей щекой он как бы невзначай коснулся ее волос, подернутых легкой изморозью. На щеке остались капельки влаги, маленькие, трепетные, точно живые.
— Вы не донесете меня, — сказала Надя. — Вам же тяжело.
— Донесу обязательно, — улыбнулся Вашенцев и поцеловал ее в губы.
Надя оттолкнула его, села на снег и отвернулась.
— Не сердитесь на меня, — сказал Вашенцев. — Мне не хочется, чтобы вы сердились.
Она долго молчала, в обиде и волнении покусывая губы.
Не оборачиваясь к нему, с укоризной спросила:
— Ну зачем вы так?
— Не знаю. — Темные большие глаза Вашенцева светились нежностью.
— Эх вы!.. — покачала головой Надя. — У вас ведь жена, дочь. Как на них-то смотреть будете?
Вашенцев тяжело вздохнул:
— И ничего-то вы, девочка, не понимаете.
— Конечно, где уж нам. Жена плохая, сошлись без любви, случайно. Теперь горе и муки. Так ведь?
— Нет, не так.
— А что же?.. Увидел вас, и мое сердце...
— Не надо издеваться. Я все скажу, если вы...
— Если я пойму и оценю, да?
— Нет, если вы никому и никогда не откроете моей тайны. Даже родителям. Обещаете?
Надя посмотрела на него с удивлением, но согласилась:
— Хорошо, я буду молчать.
— От меня ушла жена, — сказал Вашенцев.
— От вас?! Это неправда, не верю!
— Как хотите, но это так.
— И взяла дочь? — помолчав, спросила Надя.
— Не совсем. Но может взять.
— Как же это, Олег Викторович? Почему же все говорят, что вы скоро привезете семью? Да вы и сами... слышала, говорили.
— А что мне делать? Доказывать: не я виноват — жена? Стыдно. Да и не поверят. Сомнительная личность, скажут. Но вам я открою все, Надюша. Только пойдемте, уже поздно. Да и простудиться на снегу можно.
— А вы не будете больше целоваться? — спросила Надя серьезно.
— Нет, не буду, — улыбнувшись, пообещал Вашенцев и снова взял ее на руки. Пройдя несколько шагов, он стал рассказывать: — Знаете, Надя, после женитьбы я на Север улетел. Ирина в Горске осталась. Ей два года еще учиться нужно было в институте. Я ждал, конечно, не мешал. Прилетел к ней в отпуск.. Вместе провели его. Тогда Леночка еще грудной была. Договорились после института жить по-человечески, вместе. А с ее работой решили уладить потом, глядя по обстоятельствам. Но вышло так, что она вдруг диссертацию писать начала. Прилетел я на другое лето в отпуск, а ее нет. Укатила с геологической партией куда-то под самую Колыму жизненность нового способа обнаружения вольфрама доказывать.
— И вам ничего не сообщила? — спросила Надя.
— Сообщила. Но разве от этого легче? Я со злости махнул тогда на Кавказ, в Хосту. Развеюсь, думаю, отдохну. Но не тут-то было. Посмотрел я, как порядочные люди живут, и еще обиднее мне стало. Потом снова — Север, холод, боевые тревоги и томительное ожидание нового отпуска.
На следующий год поехал в Сибирь сам. Больше недели по тайге путешествовал, пока разыскал. Но радости не было. Весь отпуск прошел в спорах. Я доказывал, что она совершенно не дорожит семейными узами и ничего не делает, чтобы они были прочными, как у других умных людей. Она же утверждала, что я не считаюсь с ее интересами, что вижу в ней только женщину. Всю последнюю ночь просидели; отвернувшись друг от друга, а утром разъехались. Ну и больше не виделись. Правда, в письмах еще немного ссорились. Потом и писем не стало. Даже не знаю, где она сейчас, что делает — тоже не знаю.
— Нет, я не смогла бы так, — сказала Надя. — Муж, ребенок — и вдруг... Нет, нет, она просто полюбила другого. А вы не догадывались?
Вашенцев неопределенно повел бровями:
— Не знаю. Все возможно.
— Точно. Я уверена, — сказала Надя.
Они обошли гору и выбрались на холм, за которым открывалась новая долина с оврагами и мелким заиндевелым ельником.
Забелины терялись в догадках. Солнце уже давно перекочевало из большой комнаты в кабинет Андрея Николаевича и готово было вовсе скрыться из виду, а дочь не появлялась. В который раз Екатерина Дмитриевна выходила на улицу и возвращалась ни с чем.