Трудная позиция
Шрифт:
— Ну, как результаты осмотра? — спросил Крупенин.
— Ничего, все хорошо, — ответила Люся.
— Значит, опасностей никаких?
— Какие опасности, что вы!
— Значит, и в город отпускать его можно?
— Конечно, — улыбнулась Люся.
— Тогда придется дать Красикову сегодня увольнительную. — Крупенин посмотрел на лейтенанта: — Вы не возражаете?
— Никак нет.
— Ладно, идите, Красиков, собирайтесь. Кстати, и сестру проводите.
У большого курсантского зеркала, где Красиков торопливо прихорашивался, к нему подошел Винокуров.
— Что, Коля, готовишься в город?
— Как
— С Люсей, конечно?
Красиков сделал вид, что не расслышал вопроса, но Винокуров не отступал:
— Да ты не скрывай. Я ведь все знаю. Везучий ты парень, вот что скажу. Молчал, молчал и закрутил вон как. А я, дурак, записочку с тобой передал. Сказал бы мне раньше: не лезь, мол, хватит.
Взволнованный Красиков повернулся к приятелю:
— Знаешь, Саня!
— Ну чего «знаешь»! Чего? — Винокуров понизил голос до шепота, чтобы никто не слышал его, кроме Красикова. — Ну я не показался ей, а ты показался. Теперь же все ясно. Любовь, она вроде ежа — со всех сторон одни иглы. Не уколешься — молодец будешь. А Люся, еще раз скажу тебе, царь-девушка.
Неожиданно появился Иващенко, взял Винокурова под локоть, шутливо спросил:
— Ну що ты, Сашко, мешаешь человеку, а?
— Я, мешаю? — Винокуров удивленно вытянул губы. — Это он мне мешает. Эх, Олесь, Олесь. Поеду я и в самом деле с тобой летом на Украину. Познакомлюсь в Сорочинцах с красивой девушкой. А тут не буду больше знакомиться. Не везет мне тут, Олесь.
— А яка нужда тебе шукать дивчину в Сорочинцах? — с нарочитой серьезностью сказал Иващенко. — Щось у нас в Цыбуле красивых дивчин нема?
— Хорошо, найдем в Цыбуле, — согласился Винокуров. — Только ты, Олесь, не бери с собой Колю Красикова. А то он и там биографию мне испортит..
— Хватит, Саня. Хватит, — попросил смущенный Красиков.
— Все, все, Коля, — Винокуров поднял руку. — Дуэли не будет.
39
В общежитие Крупенин пришел сегодня раньше обычного и, разложив принесенные с собой газеты и журналы, стал готовиться к политинформации. Ему нужно было просмотреть внимательно все статьи и заметки о войне во Вьетнаме, о вероломстве американских генералов, пытающихся подавить сопротивление Фронта национального освобождения. Всякий раз, когда Крупенин читал об этом свежие сообщения, его возмущали наглость и жестокость заокеанских агрессоров. Но тем радостнее было узнавать о новых серьезных ударах вьетнамских партизан по штабам и коммуникациям американских войск, расположенных вблизи Сайгона. «Вот так-то лучше, — приговаривал Крупенин, отыскивая на карте места сражений. — Побольше бы таких ударов, и господа американцы почувствуют, что такое сила и гнев народа». Сегодня он решил даже нарисовать специальную схему этих ударов. Пусть курсанты посмотрят, с какой настойчивостью люди маленькой страны бьются за собственную свободу.
Крупенин рассчитывал просидеть за столом весь вечер, никуда не отлучаясь. Но не прошло и получаса, как его пригласили к телефону. «Уже соскучились», — недовольно подумал Крупенин, уверенный, что звонит ему не кто иной, как дежурный по батарее. Однако в трубке, к его изумлению, послышался мягкий женский голос:
— Ты не удивляйся, Боря. Это я — Надя.
— Кто, кто? — спросил Крупенин машинально.
— Это я, ты слышишь? — повторила Надя. — Я хочу видеть тебя.
— Меня, видеть?
— Да, да, тебя. Прямо сегодня, сейчас.
— А где?
— На том самом месте за нашим домом. Помнишь?
Крупенин словно проснулся, закричал во весь голос:
— Хорошо, Надюша, жди! Минут через десять приду!
В одно мгновение Крупенин оделся, закрыл свою комнату и хотел уже выйти на улицу, но его снова позвал дневальный:
— Товарищ старший лейтенант, вас опять к телефону.
На этот раз звонил дежурный управления. Он сообщил Крупенину, что его срочно вызывает начальник училища.
Крупенин посмотрел на часы. Было без пяти минут восемь.
В такое время никаких служебных совещаний генерал обычно не проводил, да и сам он старался уходить домой гораздо раньше. «Значит, сейчас у него что-то важное», — решил Крупенин и бегом устремился через проходную к управлению. Он почему-то был уверен, что генерал долго его не задержит и он успеет, вполне успеет на свидание с Надей.
Забелин сидел за своим столом грустный, задумчивый и держал в пальцах дымящуюся папиросу. В ответ на приветствие Крупенина он тихо кивнул головой и так же кивком показал на стул, что стоял слева.
— Печальную весть мы получили, Крупенин, — сказал генерал и торопливо, рывком затушил папиросу. — Погиб Саввушкин.
Крупенину сделалось сперва холодно, потом жарко, будто все его тело осыпало горячими иголками.
— Как погиб, товарищ генерал? — спросил он, ничего не понимая.
— Вот Ремешков сообщает, видите?
Забелин взял со стола бумагу и прочитал:
— «Погиб при исполнении служебных обязанностей двадцать второго апреля». — Вздохнув, прибавил: — Даже нашего письма о согласии на зачисление в училище, наверно, не дождался. Видите, как получилось?
— Да нет, это невозможно, товарищ генерал. Такой парень — и вдруг...
— А вот поезжайте в Усть-Невенку и выясните, — сказал Забелин. — Мне кажется, именно вам нужно ехать и не позже как на рассвете. Машину я дам, командировочное удостоверение сейчас оформим. Только насчет своих занятий распорядитесь. У вас что в понедельник по плану?
— Политинформация, товарищ генерал.
— Поручить кому-нибудь можно?
— Не хотелось бы комкать. Лучше перенести.
— Ладно, переносите. Ничего не поделаешь. И давайте собирайтесь.
— А может, прямо сейчас и поехать? — спросил Крупенин, все еще не веря тому, что услышал.
Забелин возразил:
— Ночью не следует. Спешка все равно ничего не даст. Человека-то нет.
— Это верно, — грустно покачал головой Крупенин. — Теперь не поможешь. Теперь все, товарищ генерал.
Он хотел еще что-то сказать, но не смог: тугой, давящий ком подступил к горлу.
К месту свидания с Надей Крупенин пришел не через десять минут, как обещал, а через час. Он был почти уверен, что девушка уже не ждет его. Обойдя дом, Крупенин остановился и поглядел в степь. Свет от фонарей был чем дальше, тем слабее, словно растворялся в мягкой весенней темноте. Все вокруг: знакомая тропинка, молодая трава, прошлогодние кусты чилиги и маленькие холмики с желтыми песчаными лысинами — выглядело одиноко и скучно. «Ушла, конечно», — решил Крупенин и уже хотел один отправиться в степь, чтобы там наедине с тишиной успокоить хоть немного взбудораженные вконец нервы. Но едва он сделал несколько шагов, как впереди, где было совсем темно, показался еле приметный женский силуэт.