Трудные дети
Шрифт:
— Что случилось?
– Роме одного взгляда хватило, чтобы все понять.
– Ты упала?
— Да. Нога…
— Не трогай.
Он присел на корточки и нежно обхватил лодыжку, внимательно изучая мою реакцию. Я сморщилась и втянула воздух, когда он с нажимом провел по коже.
— Больно?
— Терпимо.
— Перелома нет. Просто ушиб, Аль - через несколько минут вынес вердикт Роман.
– Надо намазать.
— Спасибо, Ром, - я с благодарностью и благоговением улыбнулась, словно он был рыцарем, спасшим меня от чудовища, а потом поднялась, ойкнув от боли.
– Я намажу.
— Ты куда собралась?
— На электричку.
— С больной ногой?
–
– Алис, помоги.
Алиса передала ему в руки мои вещи и открыла дверь, выпуская нас на улицу. Я уютно устроилась в прохладных руках, уткнулась подбородком в плечо и размеренно задышала, радуясь тому, что не придется ехать домой в набитом вагоне. А еще тому, что все-таки нашла подход к милому доктору.
У каждого мужчины свой бзик. Кто-то хочет быть богом, кто-то - мачо, а кто-то - рыцарем и принцем. К счастью или сожалению, Роман относился как раз к третьей категории. Не самая сложная, как физически, так и эмоционально. Что может быть проще, чем притвориться слабой и изнеженной принцессой, если он уж хочет рядом с собой видеть такую? Не проблема.
Глава 57
Я ненавижу красивых мужчин. Красивые мужчины - страшное зло. У них есть привилегия, нечто “такое”, что выделяет их из общей массы, а значит, делает избранными. И эта избранность влечет невероятную жестокость, которая, множась на мужскую силу и женскую привязанность, порождает зло. Именно поэтому меня тошнит от одного взгляда на Алена Делона. Только красивый мужчина может позволить себе сломать жизнь женщины, а у ее могилы признаться ей в любви.
Саша
В университете училось много таких, как я. Не в смысле таких же - я индивидуальна, а в смысле, что многие стремились к лучшей жизни, мало чего гнушаясь при этом. И в параллельной группе была одна девушка, резко выделявшаяся из толпы банальной, по сути, вещью - своей красотой. Приехавшая из Сургута, то ли Олеся, то ли Алла - сейчас и не вспомнишь - выглядела так, что ей вслед оборачивались абсолютно все, причем обоих полов. Потрясающе гармоничные черты лица: высокий чистый лоб, плавные, точеные скулы, маленький очерченный и манящий ротик, а уж про фигуру вообще не стоит заикаться…Само строение скелета было совершенно, а таких изгибов я не видела в своей жизни больше никогда. Ее красоту не могло испортить ни отсутствие денег, ни плохая прическа, ни мешковатая одежда. Ничего. И я ей даже не завидовала, отчетливо понимая и представляя себе разницу. Я была достаточно обычной, с некоей изюминкой, которая при грамотной подаче расценивалась как красота, а при неправильной - не расценивалась никак. Моя внешность не позволяла халатно к ней относиться, а моя красота - тяжкий труд, требующий вложения сил и средств.
Но суть не в этом. Суть в том, что то ли Олеся, то ли Алла, приехавшая из Сургута, очень хотела хорошей жизни, искренне считая, что ничем не хуже других. Впрочем, так считала и я. Но Олеся-Алла воспринимала свой природный дар как проклятие, страдала от собственной красоты и не умела ей пользоваться. Она даже в зеркало смотреть не любила, отрастила длинную челку, которая совершенно ее не портила, скорее наоборот, и прятала лицо. Она почти ненавидела себя, но хорошей жизни, тем не менее, хотела.
В какой-то момент ей все надоело, и девушка, не мудрствуя лукаво, нашла себе папика. Очень богатого, очень толстого и очень страшного. Они были карикатурой друг на друга, и на фоне каждого из них красота одного приобретала сказочный характер, а уродство другого - гротескные тошнотворные формы. Вот к чему приводит недооцененность собственных талантов и нелюбовь к себе самой. Иначе как объяснить то, что она добровольно легла в постель к настолько отвратительному человеку? Ведь у Олеси-Аллы было столько возможностей, столько рычажков и методов воздействия, а она выбрала самый некрасивый и самый простой путь. А в итоге на ее лице все сильнее и сильнее проступало отчаянье и гадливость, впрочем, глядя на ее папика, это было понятно.
А вот я теперь так не могла и не собиралась. Возможно, Саша, которая еле сводила концы с концами, голодала и сидела без денег, не погнушалась бы спать с таким человеком. Даже не возможно, а вероятнее всего, другое дело, что на меня никто бы не посмотрел. Но новая Саша была достойна только самого лучшего. Я вкладывалась и выкладывалась ради своей красоты и привлекательности, и делала это совсем не для того, чтобы лечь в постель с тошнотворным уродом. Для тошнотворного урода можно было так не напрягаться и себя не ломать. А раз уж сломала и переделала, сделав из себя практически идеал, то на меньшее, чем идеал, я была не согласна.
И именно поэтому я так зацепилась за Рому.
Если говорить начистоту, то Герлингер не так уж выделялся среди когорты интеллигентных и богатых наследников, которых я начала узнавать благодаря Алисе и другим. Многие из них также были богаты, также являлись наследниками и симпатичными молодыми людьми. Но Рома все равно был самым перспективным из них, самым хорошим и самым лучшим. Да, он идеалист и романтик, и это не те качества, что я ценю в людях, но это еще не означает, что я не смогу с ним справиться. Идеализм слеп, а слепого я всегда смогу направить в нужное мне русло.
Одного взгляда на этого мужчину было достаточно, чтобы принять решение. Рома рассказывал мне что-то о том, чем сейчас занимается, к чему у него лежит душа, а я мысленно прокручивала одну и ту же фразу. Саша Герлингер. Герлингер Александра Леонидовна. Это уже не Саша Волкова из Грязи, это Саша Герлингер. Это круто, это пропуск в новый мир и, можно сказать, новая жизнь. Он был нужен мне. Именно он.
Следом начался долгий и муторный процесс ухаживания. Рома был очень тяжелым на подъем, осторожным и размеренным. Он взял у меня телефон, но позвонил лишь через неделю. И совсем не для того, чтобы пригласить меня куда-нибудь или предложить что-то интересное, а просто позвонил…поболтать. Поболтать. И это спустя неделю после нашей последней встречи.
Я не умела болтать. Я не умела ходить на свидания. По-честному, в моей жизни до Ромы ни одного свидания и не было. У меня получалось соблазнять, сводить с ума и давать быть собой, но Рома и так был собой - хорошим и милым парнем - а его реакция на соблазнение казалась мне весьма нетипичной.
Мне пришлось научиться болтать ни о чем. То есть вообще ни о чем. С Антоном мы говорили о разных вещах, но, тем не менее интересных для обоих. Я могла иронизировать, насмехаться над вековыми идеалами и человеческим ханжеством, и мой приятель меня поддерживал. С Ромой нельзя насмехаться и иронизировать, просто потому что…Это Рома. Он не поймет.
И мы болтали. В первые дни ухаживания, которое растянулось почти на полгода, у нас выработалась определенная, устоявшаяся схема разговора, и к концу второй или третьей недели фразы и ответы на вопросы вылетали изо рта почти автоматически.
— Привет, Ром.
— Привет, Аль. Как день прошел?
— Хорошо. Я ездила в университет.
— Много пар было?
— Пять.
— Бедная…Устала?
— Немного. А ты как? Как дела?
— Неплохо. Представляешь, сегодня привезли одного пациента…