Трудные дети
Шрифт:
— Опять же, ты права, но это нечто другое. Греческие мифы, египетские, немецкий фольклор…это все ясно, понимаешь? Я их с детства знаю, и ты тоже, - я не стала его прерывать, лишь скромно кашлянула себе под нос и сделала мысленную пометку насчет египетских мифов. Если античную литературу и мифологию преподавали в университете, то со всем остальным была проблема. В детства мне такого учить не приходилось.
– А та культура…Она непонятная и завораживающая.
— Чем?
— Мироощущением и логикой.
— Прости, я не понимаю.
Рома снисходительно улыбнулся, отставил бокал в сторону и отодвинул тарелку, настроившись на долгий разговор.
— Например, в индийской мифологии есть богиня Кали.
— Калий?
— Кали, - я прикусила язык и выругалась про себя.
– Кали.
— Окей, и что она делает?
— Она богиня разрушения, смерти и жизни.
— Жизни?
— Жизни.
— Это как?
— Очень просто, Аль. В их понимании разрушение и жизнь вещи не взаимоисключающие.
— То есть у этих индусов разрушение - это жизнь?
— Кали - благое разрушение.
— Как может разрушение быть благим? Разрушение убивает то, что было сделано. Это не жизнь.
— Разрушение Кали - благое, потому что оно начало новой жизни. Она без жалости и сожаления рушит старое, позволяя родиться новому. Я тоже, когда услышал об этом, долго недоумевал. Но если вдуматься, как все-таки сложно полностью разрушить что-то. В один момент взять - и разрушить. Под ноль. Все равно останется что-то такое, что будет тянуть.
Оставшуюся часть вечера он восхищался этой мыслью - абсолютное разрушение, которое создает что-то новое. Он был очарован самой идеей жизни с чистого листа. Только вот я была почти уверена, что, может быть, и радуясь жизни с чистого листа, он не хотел бы испытать болезненное чувство хаоса и разрухи, которое эту новую жизнь сопровождает. Но про Индию я на всякий случай запомнила, решив в дальнейшем сделать Роману приятное.
Все наши свидания были такими. Комплименты, умные разговоры, прогулки по ночной Москве за руку…Первый поцелуй случился аж на третьем свидании. Нежный, осторожный и весь такой трепетный, словно Рома боялся меня спугнуть. Мужчина меня мягко обнимал, держа руки строго на талии, и аккуратно, без нажима прижимал к себе. Это был приятный поцелуй, но я радовалась совсем не ему, а тому, что дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки.
Размеренность Герлингера никуда не делась. Осенью того же года, когда мы с ним платонически встречались около двух месяцев, довольствуясь лишь поцелуями и приличествующими в обществе объятиями, Алиса пригласила нас на шашлыки на ту же самую дачу. С ночевкой на три дня. Три дня, в течение которых мы с Ромой должны были жить в одном доме. Я почти прыгала от счастья, но не забывала готовиться.
— Думаешь, у тебя выгорит?
– снова влезла бабка со своими комментариями.
– Более вероятно, что он все эти три дня будет тебя “грузить” очередными заумностями.
— Типун вам на язык. Я не выдержу. Почему он не может просто поговорить о нормальных вещах?
— Сама…
— …выбирала. Я помню.
Я помнила. И не сдавалась. Собрала свои лучшие вещи, купила новое нижнее белье, вложив в него половину своих сбережений, и навела марафет. Чтобы он голову потерял и напрочь думать забыл о всяких Кали и Некали. Я постаралась выглядеть просто, как девочка-соседка, понятная, привычная и домашняя, но в то же время недоступная и только его. Самой идеальной, одним словом.
Нам попадались общие знакомые, которые иногда двусмысленно шутили на наш счет и поглядывали на наши переплетенные руки. Я, как и положено, смущалась и отводила глаза, Ромка - гордился и старался перевести тему в другое русло. Мы хорошо влились в компанию, шутили и смеялись, а я тем временем, выжидала момент, когда можно было подойти к Алисе.
— Алис, скажи, а наша комната где?
— Ваша? Твоя на третьем этаже, Ромкина - справа от твоей. А что?
— У нас разные?
— Ну да.
— Лис, - облизнув красные губы, я придвинулась к девушке и заговорщически зашептала: - а нельзя, чтобы мы в одной были?
— Это Рома сказал так сделать.
— Я знаю, поверь. Но он просто не хочет, чтобы о нас говорили…Сама знаешь.
— Сделать так, чтобы его комната оказалась случайно занятой кем-то?
– понятливо подмигнула девушка и кивнула.
– Без проблем.
— Но если что…
— Я могила, - заверила она.
Конечно, Рома оказался не в восторге. Он ничего не сказал, но на красивое лицо набежала тень и мужчина нахмурился. Все выходило не по плану. Ни свечей, ни шелковых простыней и романтического ужина не было, о чем он безумно сокрушался. Я обняла его и притянула к себе, услышав его опасения.
— Мне это не нужно, Ром. И простыни, ни свечи. Мне ты нужен.
— Аль, я до сих пор не верю, что ты настоящая, - прошептал он мне в губы и усмехнулся.
— Почему?
— Потому что ты… - он замялся, отвел глаза, мучительно подбирая слова.
– Идеальная. Самая лучшая. Красивая, добрая, нежная…Я даже не могу думать о том, что в тот вечер мог просто не поехать к Алисе и не встретить тебя. Я очень тебя люблю, Аль.
Я улыбнулась, словно довольная сытая кошка, и потянула его на постель, запечатывая рот поцелуем и оплетая его шею руками. В ту минуту я была больше довольна тем, что он наконец-то сдался и перестал строить из себя каменную статую, а не мужчину из плоти и крови. А как мужчина мой будущий муж оказался одарен очень и очень даже. Только вот, как и предсказывала вездесущая старушка, в постели мы так и не сошлись.
Меня научил сексу другой человек. Возможно, что-то и заложено на уровне генов, но выдрессировал и привил определенные манеры и поведение другой. Он рассказал мне о культуре секса, о его культуре секса, такой, какой он ее видел и воспринимал. Он рассказал мне о правилах, суть которых была в одном - никаких правил и сдержанности. Он не был ханжой и всегда смеялся над такими людьми, которые за вечными и надуманными вещами забывали о простых и естественных удовольствиях, даже стеснялись их. И он учил меня тому же. Я не знала другого секса, привыкла быть раскрепощенной и свободной, честно и смело говорящей о своих желаниях и не имеющей никаких моральных рамок. Мораль - не для постели.