Трудовые будни барышни-попаданки

Дэвлин Джейд

Михаил Федорович был очень высок, слегка грузен и категорически нетороплив. Совсем не похож на быстрого в движениях и мыслях Мишеньку. Как жаль…

Он поздоровался со мной, сбросил шинель на руки Алексейке, снял фуражку, перекрестился перед иконой.

— Славная осень, Эмма Марковна, не правда ли-с? — сказал он. — Ни дождей, ни грязи.

Я согласилась насчет погоды и предложила гостю рюмочку с дороги. Тот покачал головой.

— Благодарствую. Не сейчас, сударыня. А вот если бы вы меня кофейком угостили, был бы признателен.

Девчонка-горничная

помчалась на кухню с приказанием. Кофемашины у меня нет и пока что не предвидится — хотя заказать мастерам френч-пресс было бы можно. Так, надо эту мысль запомнить на ближайшее будущее. А пока в печи большой чайник, чтобы был кипяток хоть для чая, хоть для кофе. Поэтому ждать пришлось не больше пяти минут.

Эти пять минут гость молчал. Неторопливо прогуливался по гостиной — под его сапогами скрипели половицы, поглядывал на стены, то ли мурлыкал, то ли насвистывал что-то. Явно интересовался моим бытовым благоустройством, но помалкивал.

Я тоже присматривалась к нему. Немолодой по нынешним меркам, но, несмотря на уже наметившуюся грузность, неплохо сохранившийся мужчина. Щеки выбриты до синевы, усы приглажены, но почему-то ему не идут. Одна пуговица на мундире пришита особо крепко, но коряво — неужели сам? Или денщик безрукий? Следы недавно стертой грязи на коленях. Уж не побывал ли он на месте происшествия прежде визита в поместье?

Внесли ароматный кофейник.

— Вам с сахаром? — спросила я.

— Да, и побольше, — широко улыбнулся гость. — Вы же мое имя знаете, а Мишки сладкое любят.

— Ой, — не удержалась я, — мой муж так же говорил.

Ляпнула и почувствовала, как сжалось сердце. Михаил Федорович… капитан-исправник. Я в нынешних чинах не очень разбираюсь — собственной памяти и знаний истории не хватает, а Эммочке было неинтересно. Но кажется, что это кто-то поглавнее простого полицейского следователя. Имя и профессия совпадают… ах, если бы. Но увы.

Капитан-исправник на миг застыл, взглянул на меня с удивлением. Потом вспомнил, кивнул.

— Да, достойный был человек ваш покойный супруг. Я и от малинового варенья не откажусь, — продолжил он с прежней улыбкой, — хотя его положено с чаем.

Кофейничал гость недолго. Встал, дождался, когда подадут шинель, сказал:

— Благодарствую-с, Эмма Марковна, теперь пора к нерадостному приступить. Прикажите меня проводить.

Я распорядилась. Сама думала остаться в гостиной. Ох, некстати этот полицейский чин напомнил мне о моем Мише. Сладкое он, видите ли, любит. Вспомнила, как пару раз муж хотел взять меня на осмотр места происшествия и опознание, а я отказывалась.

Потом встала, накинула шаль, отправилась следом. Все же это мои владения, и я обязана если не присутствовать на следственных действиях, то хотя бы за ними наблюдать.

По пути меня перехватила Павловна.

— Начальничек-то наш за попом послать велел. Ох, не к добру это.

— Для чего,

Павловна?

— Небось, будет мужиков с присягой допрашивать, чтобы крест целовали, когда отвечать станут. Мужик-то от такого испугается, всякое ляпнуть может.

Я ответила банальностью, что-то вроде что не надо думать о плохом. Но шла вслед за исправником с нехорошими чувствами. Права няня, излишняя полицейская дотошность всегда не к добру.

Наш путь вел в сарай с погребом. Я не стала приближаться и глядела издали, как Михаил Федорович осматривает тело. Делал он это старательно, в этом не откажешь.

— Степанида Пла… ох, извините, Эмма Марковна, — послышался шепот, — не знаете, будет ли распоряжение мужиков с крестом допрашивать?

Я слегка улыбнулась. Отец Даниил так растерялся, что перепутал меня с покойной маменькой.

Все разъяснилось через пару минут. Исправник вышел из сарая, жадно вдохнул свежий воздух волосатыми ноздрями.

— Эмма Марковна, поднесите мужикам по чарке за то, что бережно снимали и следы прежних прикосновений на теле сохранили. Знаю, вы всегда можете мужиков угостить.

Я вздохнула — и этому известно о моем ликеро-водочном производстве. Между тем исправник обернулся к батюшке за благословением. Потом сказал:

— Боярина Анатолия, умерщвленного злодейской рукой, похоронить в ограде церковной по всем обрядам. Тело завернуть в смолистую рогожу — может, придется откапывать и еще раз смотреть. Могилку не затерять. В консисторию сам доложу, что не о самоубийце речь. Пойдемте-с в дом, Эмма Марковна.

— Господин исправник…

Отец Даниил взглянул на полицейского. Я верно прочитала этот взгляд: дайте денежку за требу. Хотела подмигнуть попу — ничего, сама заплачу.

Но это не понадобилось. Исправник пристально взглянул на отца Даниила.

— Спросить хотите, кто требы оплатит? А вспомните-ка, батюшка, за прошлый год да позапрошлый сколько мужиков в пьяном виде померло?

Судя по тону, гость задал вопрос, на который знал ответ сам. Батюшка вздохнул.

— Прошлой зимой Фрол на Святках замерз, а до того, на Петра и Павла, Степка-дурак утонул.

— И вы полицию не звали, а просто отпели-схоронили? Так ведь?

— Так, — ответил священник тоном полной капитуляции. — Не сомневайтесь, боярина Анатолия отпою как надо.

— Не сомневаюсь, — кивнул капитан. — Пойдемте, Эмма Марковна.

Я чуть отстала, чтобы спросить у Павловны: при чем тут мужики?

— Да в том дело, — шепнула она, — что по старинному закону бражники да пьяницы — самоубийцы суть, и нельзя их на кладбище. Батюшка наш добрый, отпевал не спрашивая, будто трезвыми померли, копейки лишней с родни не брал. А этот-то, аспид, — сказала она совсем тихо, — прознал-то про мужиков и намекнул: хочешь деньги за панихиду — по закону спрошу.

Да, хороший оперативный шантаж. С попом-то решено, а мне сейчас самой общаться.