Труды по россиеведению. Выпуск 5
Шрифт:
Неудивительно, что этот морализирующий аморализм, который дает незамедлительное отпущение грехов собственным неправедным деяниям, а противника клеймит как неисправимого злодея, – так притягательно действовал на многих.
Вовлечение Германии в круг либерально-демократических государств – результат интриг коварного Запада. Сам-то Запад, считает Мёллер ван ден Брук, к либеральному яду нечувствителен, на самом деле никто там не верит всерьез в принципы либерализма. А вот в Германии их принимают за чистую монету. Не видят, что либерализм несет с собой разложение и гибель. Западные державы не сумели одолеть немцев в честном бою – и теперь пытаются погубить Германию с помощью революционной и либерально-пацифистской пропаганды. И глупые немцы покорно глотают эту отраву 74 .
74
Там же.
То, что немецкое Верховное командование в 1917 г. обеспечило Ленину беспрепятственный проезд в Россию, то, что оно рассматривало экспорт революции как законное средство борьбы с противником, попросту сбрасывалось со счетов. Нужно было любой ценой отвлечь внимание от собственной вины и собственной несостоятельности. Тем громче и назойливей были инвективы против мнимого врага. Герман Раушнинг, в прошлом сторонник консервативной революции, находил позднее, что мифы и легенды, которыми было окутано поражение Германии в Мировой войне, довели страну до состояния, близкого к массовому помешательству. По его словам, самые благородные планы и начинания не в силах удержать нацию, находящуюся в подобном состоянии, от движения к пропасти 75 .
75
Rauschning Hermann. The Conservative Revolution. New York, 1941.
Таким же безграничным, как их мания величия, было упоение «консервативных революционеров» национальными бедами. Теперь оказывалось, что единственное средство утолить страдания немцев – это мировое господство. «Владычество над землей – таково средство сохранить жизнь, предоставленное… народу перенаселенной страны, – считает Мёллер ван ден Брук. – Вопреки всем противоречиям, устремления людей в нашей перенаселенной стране направлены к единой цепи: нам необходимо пространство» 76 .
76
Moeller van den Bruck Arthur. Das Dritte Reich. S. 63, 71–72.
О геополитическом переустройстве мира толковали и евразийцы. Однако их программа не имела ничего общего с мечтаниями веймарских интеллектуалов. Евразийцев интересовала не власть над миром, а географическое пространство, рама для единой многонациональной российской державы. Они понимали, что пролетарский интернационализм, на основе которого большевики сплотили заново развалившееся было государство, долго не продержится. Цементировать государство он не может. Сегодня мы видим, что их сомнения были оправданы. Национальные чувства у рабочих, как правило, выражены сильнее, чем классовая солидарность, утверждал в 1927 г. Трубецкой. Чтобы оставаться единым государством, Россия должна найти другую основу для своей консолидации, и такой основой может быть только евразийство, апеллирующее к тому общему, что есть у всех российских народов 77 .
77
Трубецкой Н. Общеевропейский национализм. В: Евразийская хроника 9 (1927). С. 24–30.
Перед глазами евразийцев вставало видение краха большевиков в результате торжества евразийской идеи. Они гордились тем, что их движение нашло отклик не только в эмигрантской среде, но и в самой России. Евразиец Чхеидзе даже выражал надежду (1919), что постепенно удастся преобразовать большевистскую партию в партию евразийства. И в этом отношении он был в рядах движения не одинок 78 .
Евразийцы были выраженными изоляционистами. Они не собирались спасать Европу, но хотели, как некогда Леонтьев, оградить Россию от гибельного, как им казалось, западного влияния. В Германии же – если вернуться к консервативной революции – критики Запада мечтали о новом вооруженном походе против западных держав. Война была, по их убеждению, той стихией, где немец чувствует себя вольготно. Эрнст Юнгер писал, что немец, обряженный в гражданское, буржуазное одеяние, выглядит смехотворно. Почему? Да потому, что он по своей натуре бесконечно далек от идеи индивидуальной свободы и, следовательно, от буржуазного общества 79 .
78
См. Luks L. Die Ideologie der Eurasier.
79
J"unger Ernst. Der Arbeiter. Herrschaft und Gestalt. Hamburg, 1932.
Существует только одна масса, которая не вызывает смеха: это армия, добавляет Юнгер 80 . Освальд Шпенглер вещает: «История государства есть история войн. Идеи, требующие решений.., отстаивают не словами, а силой оружия» 81 . Британский историк Льюис Немиер даже называет войну одной из форм немецкой революции 82 . Похоже, что спасение, которое чаяли обрести последователи консервативной революции в «переживании войны», оправдывает этот тезис.
80
J"unger Ernst. Der Kampf als inneres Erlebnis. 5 Aufl. Berlin, 1933.
81
Spengler Oswald. Preussentum und Sozialismus. M"unchen, 1920. S. 52–53.
82
Namier Lewis. The Course of German History. B: Facing East. London, 1947. P. 25-40.
Американский историк Генри Тёрнер полагал, что Первая мировая война поставила под вопрос старинный европейский идеал храбрости. Анонимное, методическое истребление людей дезавуирует традиционные воинские добродетели. Для миллионов людей вера в личный героизм стала абсурдом. Как бы вторя Тёрнеру, другой, немецко-американский историк Вольфганг Зауэр говорит о мощном пацифистском брожении в послевоенной Европе; это брожение грозило, по его мнению, развенчать самый образ солдата 83 .
83
Turner Henry A. Faschismus und Kapitalismus in Deutschland. G"ottingen, 1972. S. 168–169; Sauer Wolfgang. National Socialism: Totalitarianism or Fascism? B: The American Historical Review, 1967. P. 411.
Успех воинственной и прославляющей войну правоэкстремистской идеологии в период между двумя войнами, прежде всего в Германии и Италии, начисто опровергает этот тезис. Гипноз войны, всесокрушающей военной техники был куда сильнее, чем всякие сомнения относительно смысла войны. Этот примечательный феномен еще в 1928 г. привлек внимание немецкого публициста Морица Юлиуса Бонна. Идеализация войны, писал он, – анахронизм, война в наше время – это не наивно-безотчетное упоение битвой, как во времена легендарных героев, современная война – это машина, это предприятие по массовому уничтожению людей. И все-таки такую войну прославляют! 84
84
См. Landauer/Honegger. Internationaler Faschismus. Karlsruhe. 1928. S. 131–132.
Немецким противникам парламентской демократии она представлялась «нерыцарственной». Ноябрьская революция 1918 г. оказалась неспособной защитить страну, писал Эрнст Юнгер. Она обернулась против солдат на фронте. Мужество, честь, мужская стойкость – эти понятия были ей чужды 85 . Освальд Шпенглер с презрением пишет о «неописуемо безобразных» ноябрьских событиях: «Никакого величия, ничего вдохновляющего. Ни одной по-настоящему крупной фигуры. Ни единого слова, выдерживающего испытания временем. И даже ни одного отважного преступления» 86 .
85
См. Bastian Klaus-Friedrich. Das Politische bei Ernst J"unger. Heidelberg, 1963. S. 66.
86
Spengler Oswald. Preussentum und Sozialismus. S. 11.
Поборники консервативной революции повторяют избитый тезис консерватизма: либерализм враждебен живой жизни. Либерализм разрушает народную общность, поощряет низменные эгоистические устремления индивидуума. В атомизированном либеральном социуме на переднем плане оказывается не служение общему делу, а эгоизм, себялюбие, собственные корыстные интересы 87 .
Эти заявления почти буквально совпадают с критикой Запада у евразийцев. Н. Алексеев считает, что борьба за права индивидуума – центральный мотив всей европейской культуры. Сперва боролись за свои права сословия, со времен Ренессанса начинается борьба личности за свои собственные права. Что же касается обязанностей по отношению к обществу, то различные заинтересованные группы смирились с ними лишь после упорного сопротивления 88 .
87
См. Moeller van den Bruck Arthur. Das Dritte Reich; Schmitt Carl. Der H"uter der Verfassung. T"ubingen, 1931; Schmitt Carl. Legalit"at und Legitimit"at. M"unchen-Leipzig, 1932; Schmitt Carl. Der Begriff des Politischen. 4. erw. Aufl., Berlin, 1963.
88
Алексеев Н. Н. Обязанность и право. В: Евразийская хроника 10 (1928). С. 19–26.