Тщательная работа
Шрифт:
— Кончай свои штучки, Камиль, — сказал Ле-Гуэн.
Оба на несколько секунд замолчали; Ле-Гуэн разглядывал обложку книги, Камиль уставился в наморщенный лоб старого приятеля.
У Ле-Гуэна хватало недостатков, в чем единодушно сходились все его бывшие жены, но глупость в этот список не входила. В свое время он даже считался сыщиком высшего разряда и отличался блистательным интеллектом. Он был примером функционера, которого, согласно принципу Питера, [25] администрация продвигала вверх по служебной лестнице, пока он не достиг точки некомпетентности. Они с Камилем дружили уже много лет. Камиль мучился, глядя, как его старому товарищу навязывают роль руководителя, в которой его талант хиреет. А сам Ле-Гуэн сопротивлялся желанию всплакнуть о былых временах, когда был так увлечен своим делом, что это стоило ему трех браков. Он стал своего рода
25
Принцип Питера — положение, выдвинутое и обоснованное в одноименной книге Лоуренсом Питером. Формулировка: «В иерархической системе любой работник поднимается до уровня своей некомпетентности».
Протокол их общения был установлен раз и навсегда. Ле-Гуэн, в некотором смысле оставаясь верным тому положению, которое он занимал в служебной иерархии, сопротивлялся до последнего, пока аргументы Камиля не убеждали его окончательно. С этого самого момента он из ярых противников переходил в сообщники. И в той и в другой позиции он был способен почти на все.
Сейчас он колебался, что для Камиля было дурным знаком.
— Послушай, — проговорил наконец Ле-Гуэн, глядя ему в лицо, — нет у меня гипотезы получше. Но это не придает веса твоей. А что, собственно, такого? Ну, нашел ты книжку, в которой описывается похожее преступление. С начала времен, когда мужчины придумали убивать женщин, они мало-помалу исчерпали все возможные варианты. Они их насилуют, режут на куски, и покажи мне хоть одного мужика, которого ни разу не посещало подобное желание. Возьми, например, меня, хотя что там обо мне… сам видишь… И поэтому волей-неволей с какого-то времени все начинает повторяться. И незачем рыться в твоей библиотеке, Камиль, картинки мира у тебя и так перед глазами. — И, глядя на Камиля, продолжил чуть более грустным тоном: — Этого недостаточно, Камиль. Я поддержу тебя. Сделаю все, что смогу. Но предупреждаю прямо сейчас. Для судьи Дешам этого недостаточно.
4
— Джеймс Эллрой. Конечно, это несколько неожиданно…
— Больше тебе сказать нечего?
— Нет-нет, — запротестовал Луи. — Нет, я говорю, это действительно очень даже…
— Впечатляет, да, я знаю, мне Ле-Гуэн так и сказал. Он даже поделился со мной роскошной теорией относительно мужчин, которые убивают женщин с тех пор, как человечество издало первый писк. Понимаешь, о чем я? Нет, на все это мне плевать.
Мальваль стоял в дверях кабинета, опираясь о косяк и засунув руки в карманы, и являл миру свое утреннее лицо, еще более утомленное, чем в другие дни, хотя было всего 10 часов. Арман, почти слившись с вешалкой, задумчиво разглядывал собственные башмаки. Что до Луи, которого на этот раз Камиль пристроил за свой письменный стол, чтобы тому было удобнее читать, он сегодня надел красивый зеленый пиджак из легкой шерсти, кремовую рубашку и клубный галстук.
У Луи была совсем иная манера чтения, чем у комиссара. Когда Камиль указал ему на свое кресло, он удобно уселся и, положив ладонь на страницу, принялся внимательно читать. Камилю показалось, что это похоже на какую-то картину, но точно он припомнить не мог.
— Что навело вас на мысль о «Черной Далии»?
— Трудно сказать.
— Ваша идея заключается в том, что убийца из Трамбле некоторым образом подражал книге?
— Подражал? — переспросил Камиль. — Ну ты и скажешь… Он разрезает девушку надвое, вытаскивает внутренности, моет обе половины трупа, моет шампунем волосы на голове, прежде чем выбросить все, вместе взятое, на общественную помойку! Если это подражатель, то хорошо еще, что он обошелся без отсебятины…
— Нет, я хотел сказать…
Луи был весь красный от смущения. Камиль глянул на двух других своих подчиненных. Луи начал читать сосредоточенным голосом, но текст постепенно изменил его. На последних страницах он звучал так тихо, что приходилось напряженно прислушиваться. Первоначальная реакция не была бурной, и Камиль не знал, в чем причина: в содержании текста или в его гипотезе. В кабинете воцарилась тягостная атмосфера.
Верховен вдруг понял, что дело, возможно, не в сиюминутных обстоятельствах, а совсем в иных: его сотрудники тоже прочли статью в «Ле Матен». Газетная страница уже наверняка обошла всех членов бригады, судебную полицию и довольно быстро добралась до судьи
— Возможно и такое, — осторожно проговорил наконец Мальваль.
— А что это должно означать? — спросил Арман. — Я хочу сказать, где тут связь с тем, что мы обнаружили в Курбевуа?
— Да не знаю я, Арман! У нас на руках дело полуторагодовой давности, которое до мелочей совпадает с описанием в книге, и больше я ничего не знаю. — И при всеобщем молчании добавил: — Вы правы. Думаю, мысль идиотская.
— Тогда… — спросил Мальваль, — что мы будем делать?
Камиль оглядел по одному всех трех мужчин:
— Спросим мнения женщины.
5
— И впрямь любопытно…
Странно, но по телефону в голосе судьи Дешам не чувствовалось того призвука сомнения, которого он ожидал. Ее слова прозвучали просто, словно она размышляла вслух.
— Если вы правы, — сказала судья, — преступление в Курбевуа также должно фигурировать в книге Джеймса Эллроя или в какой-то другой. Следует проверить…
— А может, и нет, — заметил Камиль. — Книга Эллроя основана на реальной полицейской хронике. Девушка по имени Бетти Шорт была убита именно при таких обстоятельствах в тысяча девятьсот сорок седьмом году, и книга является чем-то вроде художественного вымысла, излагающего свою историю прогремевшего в свое время преступления. Он посвятил книгу своей матери, которая тоже была убита — в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом… Тут есть несколько возможных ниточек.
— Действительно, это несколько меняет дело…
Судья ненадолго задумалась.
— Послушайте, — наконец снова заговорила она, — эта ниточка может показаться прокуратуре не очень серьезной. Разумеется, некоторые элементы согласуются, но я не очень хорошо понимаю, что с этим делать. И я слабо себе представляю, как смогу приказать судебной полиции перечитать все произведения Джеймса Эллроя и превратить бригаду уголовной полиции в филиал библиотеки, вы же понимаете…
— Разумеется… — согласился Камиль, который теперь ясно осознавал, как мало он заблуждался относительно ее реакции.
Очевидно, судья Дешам, по сути, была неплохим человеком. Судя по голосу, она искренне сожалела, что не может сказать ничего иного.
— Послушайте, если эта гипотеза подтвердится еще каким-либо образом, тогда посмотрим. На данный момент я предпочитаю, чтобы вы продолжили работу… более традиционными путями, понимаете?
— Понимаю, — сказал Камиль.
— Согласитесь, майор, обстоятельства несколько… особые. В конце концов, если бы речь шла только о нас с вами, мы могли бы, возможно, принять эту гипотезу за основу, но мы с вами не одни…
«Вот и добрались до сути», — сказал себе он. В желудке вдруг образовался тяжелый ком. Не из-за страха, а потому, что он опасался собственной уязвимости. Он уже дважды попадал в ловушку. Первый раз — по вине техников из «идентификации», которым приспичило тащить свои покойницкие мешки под носом у журналистов, а второй — по вине одного из журналистов, который сумел просочиться в его личную жизнь в самый неподходящий момент. Камиль не любил выступать в роли жертвы, еще больше он не любил отрицать собственные промахи, когда они были явными, — короче, ему совершенно не нравилось то, что сейчас происходило, как если бы от одного дела к другому, от Курбевуа к Трамбле или наоборот, его подталкивали куда-то, где он вовсе не желал оказаться. Ни Ле-Гуэн, ни судья, ни даже его собственная команда не приняли его гипотезу всерьез. Странным образом это принесло ему облегчение — настолько не уверен он был в собственной способности отследить ниточку, уходящую так далеко от привычных дел. Нет, что его ранило, так это то, о чем он говорил меньше всего. Слова из статьи Бюиссона в «Ле Матен» не выходили у него из головы. Кто-то влез в его личную жизнь, заговорил о его жене, о его родителях, кто-то произнес «Мод Верховен», знал и рассказал о его детстве, учебе, рисунках, сообщил, что он скоро станет отцом… На его взгляд, во всем этом была реальная несправедливость.