Тщательная работа
Шрифт:
Переворачивает книгу, ищет нужное место и продолжает читать.
Это был сплошной фиолетовый кровоподтек: расплющенный нос глубоко вдавлен в лицевую полость, рот разрезан от уха до уха, и рана зияла улыбкой, скалящейся вам в лицо, будто желая посмеяться над всеми жестокостями, которые претерпело тело. Я знал, что эта улыбка будет преследовать меня всегда, и я унесу ее с собой в могилу.
«Черт побери…»
Камиль листает книгу еще пару секунд и откладывает в сторону. Закрыв глаза, снова видит Мануэлу Констанза, следы от веревок у нее на щиколотках…
Он опять принимается за чтение.
…на ее смоляных волосах не было ни следа крови, словно убийца промыл волосы шампунем, прежде чем бросить ее там.
Камиль откладывает книгу. Так хочется вернуться в кабинет, еще раз просмотреть фотографии. Но нет. Сон… Какая чушь.
Среда, 9 апреля 2003 г.
1
— Ты что, Камиль, действительно веришь в эту чушь?
9 часов. Кабинет комиссара Ле-Гуэна.
Камиль пару секунд разглядывал тяжелые обвислые усталые щеки своего
— Лично меня, — сказал он, — удивляет одно: как никто об этом не подумал. Ты же не можешь отрицать, что это впечатляет.
Ле-Гуэн слушал Камиля, отслеживая то, что тот прочел. Он перескакивал от закладки к закладке.
Потом Ле-Гуэн снял очки и положил перед собой. Камиль, заходя к нему в кабинет, всегда оставался стоять. Однажды он попытался усесться в одно из кресел напротив письменного стола Ле-Гуэна, но почувствовал себя как в глубине колодца, обитого подушками, и вынужден был сучить ногами как пр'oклятый, чтобы оттуда выбраться.
Ле-Гуэн перевернул книгу корешком вверх, посмотрел на обложку и сделал задумчивое лицо:
— …не читал.
— Ты не обидишься, если я скажу, что это классик.
— Возможно…
— Понял, — кивнул Камиль.
— Послушай, Камиль, по мне, так неприятностей нам и без того хватает. Конечно, то, что ты мне тут показал, ну… впечатляет, пусть так… но что это могло бы значить?
— А то, что парень копировал книгу. Не спрашивай меня почему, я понятия не имею. Просто все совпадает. Я перечитал отчеты. Все, что не имело никакого смысла в момент расследования, находит свое объяснение и место. Тело жертвы, расчлененное на уровне талии. Я уж не буду тебе рассказывать о сигаретных ожогах и следах от веревок на щиколотках — все абсолютно идентично. Никто так и не смог понять, зачем убийца помыл волосы жертвы. А теперь это приобрело смысл. Перечитай отчет о вскрытии. Никто не мог объяснить, почему отсутствуют кишечник, печень, желудок, желчный пузырь… а я тебе говорю: он так сделал, потому что так было в книге. Никто не смог сказать, почему были обнаружены отметины… — Камиль постарался подыскать точное выражение — «щадящие отметины» на теле, без сомнений, от ударов хлыста. Это математическое сложение, Жан, никто не знает, чему это соответствует, — Камиль указал на книгу, на которую Ле-Гуэн оперся локтем, — но это сложение. Вымытые волосы, плюс исчезнувшие внутренние органы, плюс ожоги на теле, плюс отметины от хлыста равны… книге. Там все это есть, черным по белому, точно, досконально…
Ле-Гуэн иногда немного странно поглядывал на Камиля. Он ценил его ум, даже когда тот зашкаливал.
— Ты себе представляешь, как будешь излагать это судье Дешам?
— Я нет. А ты?..
Ле-Гуэн удрученно рассматривал Камиля:
— Эх, старина…
Ле-Гуэн наклонился к своему портфелю, стоящему у ножки стола.
— После этого? — спросил он, протягивая сегодняшний номер газеты.
Камиль достал из нагрудного кармана пиджака очки, но на самом деле, чтобы разглядеть собственную фотографию и название статьи, они ему не нужны. И тем не менее он цепляет их на нос. Сердце забилось быстрее, и ему кажется, что ладони стали влажными.
2
«Ле Матен». Последняя страница.
Фотография: Камиль, вид сверху. Он смотрит в небо с хмурым видом. Снимок, безусловно, сделан в момент его общения с прессой. Над изображением поработали. Лицо Камиля стало вроде бы крупнее, чем в действительности, взгляд более жестким.
Под названием рубрики «Портрет» заголовок:
Чудовищная резня в Курбевуа, о которой уже писала наша газета, недавно приобрела еще больший масштаб, если такое вообще возможно. По словам судьи Дешам, которой поручено это дело, неоспоримая улика — идеально четкий фальшивый отпечаток пальца, нанесенный с помощью штемпельной подушечки, — явно связывает это преступление с другим, не менее ужасным, имевшим место 21 ноября 2001 г.: в этот день на свалке в Трамбле-ан-Франс было обнаружено вначале изувеченное, а потом буквально разрезанное надвое тело молодой женщины. Убийца так и не найден.
Для майора Верховена это означает, что теперь придется работать над обоими делами. Назначенный руководить этим двойным расследованием, которое носит совершенно исключительный характер, он сможет еще раз подтвердить свою репутацию полицейского, не вписывающегося в стандартные рамки. Ничего удивительного. Когда речь идет о поддержании собственного реноме, следует пользоваться любым случаем.
Руководствуясь поговоркой «Молчи, за мудреца сойдешь», Камиль Верховен немногословен и загадочен. Пусть и пресса, и прочие средства массовой информации посидят на голодном пайке. Камиля Верховена это мало волнует. Для него главное — остаться сыщиком первой величины. Сыщиком, который не рассуждает о преступлениях, а раскрывает их. Человеком действия и результата.
У Камиля Верховена есть и принципы, и учителя. Притом бесполезно искать этих учителей среди ветеранов Судебной полиции. О нет. Это было бы слишком банально для человека, который считает себя столь незаурядным. В общем и целом, примерами для подражания ему служили, скорее, Шерлок Холмс, Мегрэ и прочие Сэмы Спейды. [21] Или, скорее, Рультабий. [22] Он усердно развивает в себе чутье одного, терпеливость второго, искушенность третьего и что уж вам больше нравится четвертого. Его сдержанность стала притчей во языцех, но те, кто близко знаком с ним, легко могут догадаться, как велико в нем стремление стать легендой.
Его честолюбие, конечно, непомерно, но оно опирается на один непреложный факт: Камиль Верховен — великолепный профессионал. И в профессию он пришел нетипичным путем.
Сын художницы Мод Верховен, Камиль тоже когда-то баловался гуашью. Его отец, бывший фармацевт, ныне на покое, просто замечает: «Это было совсем неплохо…» То, что осталось от этого раннего призвания (несколько пейзажей в японском духе, тщательно выписанные, немного тяжеловесные портреты), сложено в картонной папке, которую его отец до сих пор с благоговением хранит. Трезвая оценка своих способностей или же сложности, связанные с известной фамилией, тому причиной, но Камиль решает поступать на юридический.
В то время отец мечтал увидеть сына врачом, но юный Камиль не спешит радовать родителей. Не художник и не медик, он предпочитает юридический диплом, который и получает с оценкой «очень хорошо». Без сомнения, студент он блестящий: перед ним открывается и университетская карьера, и адвокатская, выбор зависел от него. Но он пожелал поступить
— Это был необычный выбор, — задумчиво говорит отец. — Да и сам Камиль очень необычный мальчик…
И действительно, юный Камиль был странным субъектом, который обманывает все ожидания и преуспевает против всех правил. Просто он любит оказываться там, где его никто не ждет. Можно себе представить, с каким трудом приемная комиссия, предвидя последствия его физического недостатка, согласилась допустить к конкурсу в полицию мужчину ростом 1 м 45 см, вынужденного использовать специально оборудованную машину и слишком зависимого от окружающих в массе повседневных бытовых мелочей. Невзирая ни на что, Камиль, который знает, чего хочет, выходит на первое место во вступительном конкурсе. Дальше больше, он становится лучшим в выпуске. Ему светит блистательная карьера. Уже тогда озабоченный своей репутацией, Камиль Верховен не желает никаких поблажек и, не колеблясь, выбирает самые сложные назначения в парижских предместьях, уверенный в том, что рано или поздно они приведут его в обетованный порт, куда он стремится: в бригаду уголовной полиции.
Случается так, что его друг, комиссар Ле-Гуэн, с которым он работал несколькими годами раньше, занимает там ответственный пост. После нескольких лет практики в беспокойных предместьях, где он оставил о себе приятные, но не слишком яркие воспоминания, наш герой получает направление во вторую группу той самой бригады, где он наконец-то сможет показать все, на что способен, и в полной мере проявить свои дарования. Мы говорим «герой», потому что это слово уже мелькает то тут, то там. Кто пустил его в ход? Неизвестно. Но Камиль Верховен его не оспаривает. Он поддерживает свой образ прилежного и трудолюбивого полицейского, но раскрывает несколько дел, привлекших внимание прессы. Он говорит мало, полагая, что за него говорят его таланты.
Если Камиль Верховен и держит весь мир на почтительной дистанции, сам он не без удовольствия полагает себя незаменимым и со сдержанным наслаждением насаждает вокруг себя атмосферу таинственности. В бригаде уголовной полиции, как и вне ее, о нем знают только то, что он находит нужным сделать известным. За личиной скромности скрывается человек ловкий и умелый: на самом деле этот одиночка выставляет напоказ свою пресловутую сдержанность и охотно демонстрирует свою скрытность на телеэкране.
Сейчас ему поручено скверное и довольно странное дело. Он сам говорит о нем как о «необычайно кровавом». Больше мы ничего не узнаем. Но слово уже вылетело, и слово мощное, краткое, действенное, вполне соответствующее образу героя. Хватило одного слова, чтобы дать понять, что он не занимается рутиной, а только серьезными преступлениями. Майор Верховен, который отлично представляет себе цену и вес каждого сказанного слова, с отточенным искусством использует литоты [23] и делает вид, что с изумлением обнаруживает медийные бомбы замедленного действия, которые сам же по рассеянности обронил по дороге. Через месяц он станет отцом, но это не единственный его способ работать на грядущие поколения: уже сейчас он является одним из тех, кого в любом контексте называют «большим профессионалом», — из тех, кто с бесконечным терпением творит свою собственную мифологию.
21
Сэм Спейд — вымышленный частный детектив, главный герой «Мальтийского сокола» (1930) и ряда других коротких произведений американского детективного писателя в жанре нуар Дэшила Хэммета.
22
Герой серии детективных романов Гастона Леру «Необычайные приключения Жозефа Рультабия, репортера».
23
Литота — образное выражение, стилистическая фигура, оборот, в котором содержится художественное преуменьшение величины, силы значения изображаемого предмета или явления. Литота в этом смысле противоположна гиперболе, поэтому по-другому ее называют обратной гиперболой.
3
Камиль аккуратно сложил газету. Ле-Гуэну не понравилось внезапное спокойствие друга.
— Камиль, плюнь, слышишь? — И поскольку Камиль хранил молчание, добавил: — Ты знаешь этого типа?
— Он подходил ко мне вчера, да, — процедил Камиль. — Я его особо не знаю, а вот он, по-моему, знает меня очень неплохо…
— А главное, он, похоже, не очень тебя любит.
— Это как раз мне до лампочки. Нет, что меня тревожит, так это эффект снежного кома. Другие газеты подхватят и…
— И судья вряд ли оценила вчерашнюю вечернюю телепередачу… Дело только началось, а ты уже в центре внимания прессы, понимаешь? Вчера телевидение, и ты во весь экран. Знаю, ты тут ни при чем… а тут еще эта статья…
Ле-Гуэн взял газету и теперь держал ее кончиками пальцев, как икону. Или как кусок дерьма.
— Целая полоса, и какая! С фотографией и прочей мутью…
Камиль посмотрел на Ле-Гуэна.
— Выход один, Камиль, и ты это знаешь не хуже меня: действовать быстро. Очень быстро. В принципе, то, что дело объединили с тем убийством в Трамбле, должно тебе помочь и…
— Ты, вообще-то, его просмотрел, это дело в Трамбле?
Ле-Гуэн почесал обвислую щеку:
— Да, знаю, там все непросто.
— Непросто — это эвфемизм. У нас ничего нет. Просто-таки ничего. Или какая-то малость, и та только еще больше все запутывает. Очевидно, что мы имеем дело с одним и тем же типом, если он действительно один, что тоже не вполне достоверно. В Курбевуа он их насилует вдоль и поперек. В Трамбле не обнаружено никаких признаков изнасилования, ты какое-нибудь сходство улавливаешь, а? В одном случае он разрезает девиц ножом и электродрелью, в другом дает себе труд вымыть внутренности, по крайней мере те, которые оставляет на месте. Ты меня останови, когда обнаружишь аналогии, идет? В Курбевуа…
— Ладно, — сдался Ле-Гуэн. — Сопоставление двух дел, вероятно, напрямую и не поможет.
— Вероятно, не поможет, как ты точно подметил.
— И все же это не означает, что твоя история с книжкой, — Ле-Гуэн перевернул обложкой кверху книгу, название которой решительно не мог запомнить, — этой твоей «Черной Далией»… [24]
— Что ж, у тебя наверняка есть теория получше, — прервал его Камиль. — Сейчас ты мне все разъяснишь, — добавил он, роясь во внутреннем кармане пиджака, — это, должно быть, настоящая бомба. Если не возражаешь, я лучше запишу…
24
В русском издании «Черная орхидея».