Туда, где ты
Шрифт:
Не знаю, ужасает ли меня или спасает новость о том, что чувства Астора только распалились ко мне от всего произошедшего.
Я слишком недальновидно отказала ему в грубой форме, рискуя навечно быть запертой в доме, а мне совсем нельзя находиться здесь, когда завтра меня ждёт встреча с Джозефом, от которой я уже сейчас не могу спокойно сидеть на своём месте.
– Через две недели состоится бал в Версале. – говорит Шарлотта, грациозно обмахиваясь веером. – На этом балу ты будешь мила с де Буйоном, но продолжишь пресекать его попытки женитьбы, будучи при этом милой с ним. Ты слышишь,
Я смотрю на неё, понимая, что всё это звучит для меня чуждо, но мне нужно выяснить, что из себя представляет Джозеф Вьен, а для этого мне необходима свобода перемещений. Поэтому:
– Да, мама, как скажете.
Шарлотта благосклонно кивает. Если её и удивляет моя подобная сговорчивость, то она не подаёт вида. Видимо, думает, что её дочь наконец-то взялась на ум.
**
Я не могу дождаться утра и ложусь спать много раньше обычного, но это никак не помогает делу. Я бесконечно сминаю под собой простыни, запутываясь в постельном белье, как в паутине. Забываясь наконец тяжелым сном, вижу какие-то сновидения, где Астор пожирает булочки, а я призываю его остановиться, но он лишь отталкивает меня от себя, запихивая в рот всё больше выпечки.
Распахиваю глаза, пробуждённая майским солнцем и поскорее вскакиваю с кровати. Платье выбираю оливкового оттенка, слишком простое для девушки моего статуса, но мне ни к чему привлекать к себе внимание.
От недосыпа в моей голове немного мутно, но это нисколько не смущает, хочется поскорее оказаться за пределами особняка и я, под удивлёнными взглядами слуг, приказываю запрячь карету.
Привычный распорядок дня нарушен. Паника на корабле началась. Люди обожают правила и размеренность, когда хотя бы какая-то мелочь выбивается из родного и привычного, они начинают бунтовать, лишь бы вернуть всё «как было».
– Куда ты собралась? – вскидывает бровь Анна, встречая меня в парадной, надевающую накидку трясущимися руками.
– В кондитерскую. – отвечаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо.
– Ты же не любишь сладости. – сестра складывает руки на груди.
Почему она решила проявить интерес к моей жизни именно сегодня?
– Там есть не только сладости, – поясняю я, – хочешь поехать со мной?
Как я и предполагала, это предложение заставляет её закатить глаза и махнуть на меня рукой.
Чудесно, сегодня меня это даже не задевает. Почти.
Карета движется медленно, просто ползёт по заполоненным улицам Парижа, и я в нетерпении скручиваю платок в руках, испытывая желание выскочить и бросится бегом туда, куда тянет моё сердце. Представляю, как на меня будут оглядываться прохожие, смеясь и недоумевая, а я не буду обращать на них внимание, просто несясь ему на встречу.
Но всё это может произойти только в параллельной реальности, в нынешней же, меня наверняка заметит кто-то из знакомых матушки и, прикладывая пальцы к губам тут же поспешит доложить ей, что её высокородная дочь носится по улицам, точно простая крестьянка.
Не могу так рисковать. Нужно вести себя в рамках приличий. По крайней мере пока. Именно поэтому я, изнывая от нетерпения, трясусь в душной карете, обмахивая себя веером, пока кучер не произносит заветное «пррру» лошадям.
Тут уже я не выдерживаю и выскакиваю ещё до того, как он успевает подать мне руку. Ещё один удивленный взгляд на сегодня, но не последний, я уверена.
В «Дюсер» невероятное количество народу, все они толпятся, разглядывая кондитерские шедевры и расплачиваются за покупки серебряным монетами, которые у них принимают молоденькие юноши, носящие белые фартуки поверх своих камзолов.
Джозефа пока нигде не видно и я аккуратно протискиваюсь к одной из витрин. На улице стоят два совсем маленьких мальчишки в лохмотьях, с перепачканными лицами. Они зачарованно рассматривают сладости голодными глазами. У меня сжимается сердце, и когда я уже решаю выйти, чтобы подарить им по золотой монете, перед глазами возникает Джозеф, который наклоняется к ним, вручая каждому большую корзинку с выпечкой, в которой лежат огромные буханки хлеба и несколько разновидностей пирожных.
Мальчишки смотрят на него неверящими глазами, принимая эти дары, которые еле могут унести. Джозеф ерошит им обоим волосы и улыбается так, что у меня к глазам подступают слёзы.
Выпрямляясь во весь рост, он провожает их взглядом и только потом замечает меня сквозь стекло витрины.
Время словно останавливается. У меня ощущение, что я нахожусь совершенно в другой реальности. В моём мире такие поступки невозможны. Там подают милостыню, приложив к лицу надушенный платочек и кидают монетки на землю, чтобы не дай бог не коснуться руки, просящей помощи.
А Вьен проявляет заботу. Он тот, кому не всё равно, он делает это не потому, что так принято, а потому, что считает это правильным.
Прикладывая палец к губам, совсем как я накануне, он указывает куда-то за мою спину, делая жест рукой, изображая направление. Я согласно киваю и аккуратно протискиваюсь мимо людей, не обращающих на меня никакого внимания. Они охают, разглядывая клубнику, посыпанную сахарной пудрой и двухъярусные торты, разрисованные причудливыми узорами.
Остаюсь незамеченной, ныряя за разделяющую стену и вижу перед собой дверь. Толкая её, я буквально врезаюсь в грудь Джозефа, который тянул её с другой стороны.
Начиная хохотать, я вдыхаю уже знакомый аромат вишни и заглядываю ему в глаза. А там меня не ждёт ничего хорошего. Только знание того, что я больше никогда не смогу вернуться к своей прошлой жизни. Кровь стучит в ушах и мне безумно хочется, чтобы он больше никогда не отпускал меня, всегда держал в своих руках, вырвал их того фарса, который они называют «хорошая жизнь».
Джозеф поправляет мой локон, выбившийся из прически и мягко улыбаясь, проводит тыльной стороной указательного пальца по моей щеке.