Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
Ненависть действительно существовала. И в первый раз она вышла наружу во время игры в пелоту.
У Мартина был соперник — один молодой наваррец с Эбро, сын карабинера. Этого наваррца звали Качо{142}, потому что он был левша.
Карлос Оандо и несколько его приятелей по коллежу — карлисты, корчившие из себя аристократов, — взяли Качо под свое покровительство и принялись распалять его и натравливать на Мартина.
Качо, подобно всем маленьким и вспыльчивым людям, в игре делался неистовым; Мартин играл спокойно, хладнокровно, как человек, уверенный в себе. Качо, когда начинал выигрывать, загорался и вел игру легко и, напротив, когда проигрывал, быстро падал духом и все его мячи летели мимо.
Салакаин и Качо представляли собой два совершенно различных человеческих типа: в одном воплотились самообладание и ясный ум горца, в другом — неистовство и безрассудство жителя долины.
Соперничеству между ними, которое Карлос и его приспешники использовали в своих интересах, пришел конец во время одной партии, затеянной друзьями Качо. Условия игры были такие: Качо и опытный игрок из Урбии Искииья против Сала-каина и партнера, которого тот сам себе выберет. Партия будет с чистерой и на десять игр.
Мартин выбрал себе в качестве второго игрока парня из французских басков, он работал в пекарне у Арчипи и звался Баутиста Урбиде.
Баутиста, худой, но крепкий человек, отличался хладнокровием и прекрасно владел собой.
На обе пары было поставлено много денег. Почти вся народная и либеральная часть города стояла за Салакаина и Урбиде; молодежь из местной знати, пономарь и карлисты из деревень были за Качо.
Партия в пелоту превратилась в целое событие. Чтобы присутствовать при этом зрелище, собрался весь город, да еще и из окрестностей явилось много народу.
Главная борьба должна была развернуться между двумя передними игроками — Салакаином и Качо. На стороне Качо были его быстрота, ярость, умение резко подавать низкие, угловые мячи; Салакаин полагался на свою выдержку, верный глаз и на силу своей руки, помогавшую ему отбивать мяч и далеко его бросать.
Горы вышли сражаться против долины.
Партия началась среди общего возбуждения; первые игры очень быстро выиграл Качо — его мячи летели стремительно,
как пули, и совсем низко — всего на несколько миллиметров над чертой, так что их невозможно было взять.
При каждом мастерском ударе наваррца молодые господчики и карлисты разражались восторженными рукоплесканиями, Салакаин улыбался, а Баутиста смотрел на него с плохо скрытым беспокойством.
Счет был уже четыре — ноль, и победа наваррца казалась неизбежной, как вдруг счастье ему изменило: стали выигрывать Салакаин и его партнер.
На первых порах Качо защищался хорошо и заканчивал игру яростными ударами, но потом он, словно исчерпав свои силы, начал все чаще и чаще допускать досаднейшие промахи, и счет выровнялся.
С этого момента сделалось ясно, что Качо и Искинья идут к проигрышу. Они совсем потеряли самообладание. Качо свирепо бросался на мяч, мазал, выходил из себя, бил в злости чистерой о землю и обвинял во всем своего партнера.
Салакаин и французский баск, хозяева положения, сохраняли полное спокойствие, быстроту движений и только посмеивались.
— Давай, Баутиста, — говорил Салакаин. — Хорошо!
— Беги, Мартин, — кричал Баутиста. — Вот так!
Игра кончилась полной победой Салакаина и Урбиде.
— Да здравствуют наши! — завопил, бешено рукоплеща, простой народ из старой Урбии.
Каталина улыбнулась Мартину и поздравила его.
— Очень хорошо! Очень хорошо!
— Мы сделали что могли! — ответил он с усмешкой.
Карлос Оандо грозно нахмурился, подошел к Мартину и
сказал:
— Качо вызывает тебя играть один на один.
— Я устал, — ответил Салакаин.
— Не хочешь играть?
— Нет. Играй сам, если хочется.
Окончательно убедившись в расположении своей сестры к Мартину, Карлос почувствовал, что злоба в нем вспыхнула с новой силой.
В следующий раз он приехал из Оньяте более чем когда-либо мрачный и одержимый ненавистью. Поэтому Мартин, завидев его издали где-нибудь на улице, всякий раз старался избежать встречи, но лишь пуще озлоблял и распалял Карлоса таким поведением.
Мартин пытался найти способ выполнить завет Тельягорри и посвятить себя торговле; он оставил работу кучера и начал промышлять вместе с Аркале по части контрабанды.
Однажды к Мартину пришла старая служанка из дома Оандо, сплетница и злоязычница, и рассказала, что его сестра любезничает с Карлосом, молодым господином Оандо. Если донья Агеда заметит, она рассчитает Игнасию, и после такого скандала девушка окажется в очень скверном положении.
Услышанное внушило Мартину желание отправиться к Карлосу, оскорбить его и бросить ему вызов. Но потом он рассудил, что самое главное — избежать сплетен, перебрал все возможные способы достичь этого и наконец решил, что лучше всего поговорить с Баутистой Урбиде, с которым он успел подружиться.
Мартин часто видел, как тот танцует с Игнасией, и считал, что Баутиста, наверное, неравнодушен к девушке.
Не откладывая дела в долгий ящик, он отправился в пекарню Арчипи, где работал Урбиде. Когда Мартин вошел, его приятель, обнаженный до пояса, стоял возле печи.
— Послушай, Баутиста, — сказал ему Мартин.
— В чем дело?
— Мне надо с тобой поговорить.
— Я слушаю, — ответил француз, ловко орудуя лопатой.
— Нравится тебе Игнасия, моя сестра?
— Еще бы!.. Само собой! Что за вопрос! — воскликнул Баутиста. — Ты сюда из-за этого и пришел?
— Ты бы женился на ней?
— Разумеется, если бы у меня были деньги, чтобы открыть свое дело.
— А сколько тебе надо?
— Восемьдесят или сто дуро.
— Я дам тебе их.