Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
Начинало светать; впереди скоро уже должна была показаться Вера, когда вдруг со стороны города до них донеслось несколько выстрелов.
— Что там такое? — забеспокоились друзья.
Через минуту снова послышались выстрелы и далекий звон колоколов.
— Надо поглядеть, в чем дело.
Решили, что всего разумнее Капистуну с четырьмя мулами повернуть назад к сторожке, где они провели ночь. Если в Вере ничего не произошло, Баутиста и Салакаин тут же возвратятся. Если же часа через два их все еще не будет, Капистун должен добраться до границы и искать убежища во Франции.
Мулы пошли обратно, а Салакаин и его зять стали спускаться с горы напрямик, прыгая, скользя по снегу и рискуя сорваться. Через полчаса они вступили на улицы Альсате; двери всех домов были закрыты.
Они постучались в одну знакомую гостиницу. Им долго не открывали, наконец в дверях появился перепуганный хозяин.
— Что тут происходит? — спросил Салакаин.
— В Веру опять пришел отряд Падре.
Баутиста и Мартин знали о дурной славе Падре и его вражде с некоторыми карлистскими генералами, поэтому они решили, что опасно везти контрабанду в Веру или Лесаку, пока там бродят люди этого бандита в сутане.
— Давай сразу же предупредим Капистуна, — сказал Баутиста.
— Хорошо, ты иди, — ответил Мартин, — а я тебя догоню немного погодя.
— Что ты собираешься делать?
— Посмотрю, не удастся ли повидать Каталину.
— Я подожду тебя.
Мартин постучал в дверь богатого дома, где жили Каталина и ее мать, и спросил у служанки, с которой уже встречался раньше:
— Каталина дома?
— Да… Входите.
Он вошел в кухню. Кухня была большая, просторная, но чуточку темноватая. С широкого колпака над камином свисала белая разглаженная ткань, прикрепленная гвоздями. Из центра колпака спускалась толстая черная цепь, и за крюк на ее конце был подвешен котел. По одну сторону от камина стояла каменная скамья, на которой выстроились в ряд три бадьи с железными обручами, такими блестящими, словно они были из серебра. На стенах были развешаны кастрюли из красной меди и разнообразная кухонная утварь — от сковород и деревянных ковшей до грелки, которая висела тут же, как неотъемлемая принадлежность кухни.
Такой образцовый порядок казался сейчас странным и нелепым, он вступал в противоречие с тем, что делалось в городе.
Служанка поднялась по лестнице, и через некоторое время в кухне появилась закутанная в шаль Каталина.
— Это ты?! — воскликнула она, заливаясь слезами.
— В чем дело, что случилось?
Каталина, плача, рассказала, что мать тяжело больна, брат ушел с карлистами, а ее хотят отправить в монастырь.
— Куда тебя собираются отвезти?
— Не знаю, пока еще не решили.
— Когда узнаешь, напиши мне.
— Хорошо, не беспокойся. А сейчас уходи, Мартин, мать, наверное, услышала, что мы разговариваем, а она и так очень встревожена, потому что недавно стреляли.
И действительно, через мгновение до них донесся слабый голос доньи Агеды:
— Каталина! Каталина! С кем ты там разговариваешь?
Каталина протянула Мартину руку, но тот сжал девушку
в своих объятиях. Она склонила голову на плечо возлюбленного, потом, услышав, что ее опять зовут, пошла по лестнице наверх. Салакаин проводил ее долгим взглядом, затем отворил дверь, медленно прикрыл ее за собой и, очутившись на улице, увидел неожиданное зрелище. Баутиста, крича во весь голос, спорил с тремя вооруженными мужчинами, настроенными отнюдь не миролюбиво.
— В чем дело? — спросил Мартин.
А дело было всего лишь в том, что эти три человека принадлежали к отряду Падре и поставили Баутисту Урбиде перед следующей простой дилеммой: либо он присоединяется к отряду, либо становится их пленником и получает сверх того — «на водку» — порцию палочных ударов.
Мартин собирался уже броситься на защиту своего зятя, когда заметил, что в конце улицы появились пять или шесть вооруженных парней. В другом ее конце стояли и ждали еще десять или двенадцать. Со своим врожденным умением быстро разбираться в обстановке Мартин сразу сообразил, что есть только один выход — сдаться, и сказал по-баскски Баутисте, прикидываясь очень обрадованным:
— Какого черта, Баутиста! Разве ты не мечтал вступить в какой-нибудь отряд? Разве мы не карлисты? Вот нам и случай представился.
Один из трех мужчин, услышав слова Салакаина, радостно воскликнул:
— Arrayua! Да он из наших. Пошли оба!
Это был высокий, худой крестьянин, одетый в рваный мундир, с глиняной трубкой в зубах. Он походил на главного, остальные звали его Лушия.
Мартин и Баутиста последовали за вооруженным отрядом, перешли из Альсате в Веру и остановились возле одного дома, вход в который охранял часовой.
— Давайте-ка сюда тех, сверху! — сказал Лушия своим людям.
Четыре парня вошли в дом и поднялись по лестнице.
Тем временем Лушия спросил Мартина:
— Вы откуда?
— Из Capo.
— Французы?
— Да, — сказал Баутиста.
Мартин не захотел признаться, что он не француз, зная, что если его сочтут за француза, то это может послужить ему защитой.
— Так, так, — пробормотал Лушия.
Четверо, которые вошли в дом, выволокли оттуда двух стариков.
— Свяжите их! — приказал предводитель.
На улицу вынесли большой полковой барабан и огромную корзину, а стариков связали.
— Что они сделали? — спросил Мартин у парня в полосатом берете, с ружьем в руках.
— Они изменники, — ответил тот. — Этот старик был школьным учителем, а другой раньше в помощниках Падре числился.
Как только обе жертвы были обнажены до пояса и связаны, вершитель правосудия в полосатом берете, засучил один рукав и взял палку.
Школьный учитель взмолился:
— Ведь я такой же, как вы!
Второй старик не сказал ничего.
Не было ни просьб о пощаде, ни пощады. При первом же ударе школьный учитель потерял сознание; бывший помощник Падре, принимал удары молча с мрачным стоицизмом.
Лушия заговорил с Салакаином. Тот наплел ему с три короба. И среди прочего сказал, что он лично спрятал в одной пещере около Урдакса более тридцати ружей нового образца. Лушия слушал и время от времени, оборачиваясь к палачу, произносил гнусавым голосом по-баскски:
— Бей, бей!
И палка снова обрушивалась на голые спины.