Туунугур
Шрифт:
Человеком Генка был неплохим, но со странностями. Одной из них была феноменальная назойливость - если не начать его выпроваживать, Генка запросто мог заночевать в гостях, упав на пол и заснув: к комфорту он был совершенно не привередлив. Ранним утром по всем телефонам начинались панические звонки его родителей.
Киреев не понимал причин такого генкиного поведения, пока сам не познакомился с его предками. Папа - типичный люмпен - всю жизнь вкалывал там, где не требовалось интеллектуальных усилий. Достаточно было мысленно примерить на него пару татуировок в соответствующих местах, и он сошел бы за
Будучи от природы незлым и небесталанным, Генка с детства бился в этом окружении как в клетке, но ничего не мог поделать, даже приближаясь по возрасту к тридцатнику. Его упорное нежелание возвращаться домой становилось на этом фоне совершенно понятным.
Генку обуревал постоянный духовный поиск, заставлявший бросаться из крайности в крайность. Круг его идейных метаний был весьма широк. Он успел побывать православным и коммунистом, но в обоих способах достижения рая разочаровался. Поворотной точкой его эволюции стала поездка по какому-то делу в Якутск, где он попал под раздачу от тамошних мамбетов, после чего прозрел и, проникшись ненавистью, обрёл себя в националистическом патриотизме.
На этой тернистой дорожке он прошел через "концепцию общественной безопасности", а потом какая-то сволочь подсунула ему опусы Хиневича про славяно-арийские веды, и все заверте... Вскоре Гена был окончательно потерян для общества, так как его назойливость в сочетании с миссионерским духом стала непереносимой. Впрочем, иногда он проходил через периоды ремиссии, в течение которых вполне годился на роль собутыльника. Киреева он доставал особенно, потому что в его глазах тот, потомок эрзян и ингушей, был воплощением арийца, с белой кожей и серыми хаарийскими очами. Он постоянно требовал от Киреева исполнения арийского долга, который в первую очередь заключался в том, чтобы настрогать дюжину детей. Когда Генка особенно увлекался, Киреев начинал отвечать ему цитатами из Библии, Генку это бесило, и он отставал.
В соответствии с единственно правильным учением Хиневича, Генка пытал всех пожилых людей, в том числе свою бабку, где они прячут тысячелетние книги рода. В процессе выяснения этой загадки он тратил деньги и отпуска на поездки в европейскую часть России, в глухие деревни, откуда привозил сотни фотографий "солярных символов", каковые умудрялся видеть во всем, даже в рифлении ступенек железнодорожного вагона. Не удовлетворяясь проповедями, Генка сколотил группу "Проклятье земли Олонхо", с которой и зажигал на туунугурских тусовках, завоевав некоторый успех среди благодарных подростков.
О земном он, впрочем, тоже не забывал - устроился счетоводом в железнодорожную контору, что потребовало его переезда в Тынду. Там, избавленный, наконец, от соседства родителей, он отрастил бороду (назло предкам) и собрал новую группу. Теперь она называлась "Вельзевул" и играла (вернее, пыталась играть) смесь паган-металла с сатанизмом. Генка полагал, что такой стиль вкупе с названием позволит ему вырваться из тесного мирка тындинских любителей тяжёлой музыки на широкие просторы сибирской рок-тусовки. Не сказать, чтоб его надежды сбылись, но Генка был упорен. Он стучался в двери всех подряд кафе и ресторанов, представляя свою группу лучом света в тёмном царстве унылого шансона. Закинул удочку и в родной Туунугур. К немалому киреевскому удивлению, своё помещение "вельзевуловцам" предоставил хозяин ночного клуба "Красный бык". Это был триумф.
Захлёбываясь от счастья, Генка настучал об этом Кирееву в "аську". Тот сдержанно порадовался за товарища. Но Генке этого было мало. Он настоял, чтобы Киреев самолично присутствовал на концерте, дабы сохранить о нём память для потомков. Киреев, скрежеща зубами, согласился - слишком хорошо он помнил ранние гитарные опыты Гены, чтобы ожидать феерии.
Группа "Вельзевул" нагрянула в мирный Туунугур в конце февраля, за день до концерта. Её фронтмен сразу потащил Киреева в "Красного быка" отметить встречу, с презрением отвергнув предложение затариться в ларьке по старой памяти.
– Во-первых, несолидно, а во-вторых, я больше не пью, - сказал Генка с достоинством.
– Славяно-арии должны себя блюсти.
– Вот что с людьми делает долбославие, - промолвил Киреев.
В итоге он пил пиво, а Генка хлебал чаёк, настоянный на каких-то таёжных травах.
Новоявленный лидер рок-группы сразу взял быка за рога.
– Ну что, как сам? Про инглингов ничего не выяснил? Может, родственники твои что знают?
– Боюсь, круг тех, кто о них знает, очень узок. Меня в нём нет и не будет, - отрезал Киреев.
– Да ты хоть исследование проведи. Ты ж, блин, философ и учёный.
– Прикинь, учёные сейчас не хотят проверять наличие черепахи и трёх слонов. Хотелось бы жить в мире разума.
– Этого ты не сможешь, пока не родишь от девяти до шестнадцати детей.
– Да, я уже понял, что не светит, - рассеянно кивнул Киреев, разглядывая стандартный антураж ночного клуба, не менявшийся, должно быть, с девяностых годов.
– Ладно, хрен с ним. А что думаешь о книге Старикова "Кто заставил Гитлера напасть на Сталина"?
– Дистиллированная бредятина.
– Аргументы?
– поднял брови Генка.
– Тебе же понравилось, - ухмыльнулся Киреев.
Товарищ его задрожал бородёнкой.
– Ты точно как тот задрот из "Теории большого взрыва". Помнишь, я тебе ссылку присылал? Он там ещё в конце идёт на свидание. Вот и ты - как он. Такой же... деспотичный.
– С фига ли он деспотичный, если развёл себя на свидание?
– Вот потому ты до сих пор и не женат, - мстительно бросил холостяк Гена.
– Не женат я в том числе потому, что всегда шифруюсь, если кто-то начинает мной пристально интересоваться. Вот возьму и тебе назло женюсь на негритянке.
– Не смей!
– выкрикнул Гена, побледнев.
– Я тогда на тебя войной пойду.
– А ты в курсе, что вашу организацию РПЦ признала сектой?
– Да мне по барабану. Я свой крест давно снял. Сейчас цыгуном занимаюсь. Дыхание животом пробую - уже перемены ощутил. И тебе советую.
– Да я лучше пивка. Тут тоже животом и перемены.
– Кстати: у тебя не завалялся фильмец про развенчание эволюции?
Киреев тяжело посмотрел на товарища.
– Интересно, сколько тебе ещё развиваться до момента, когда ты на пальму полезешь?