Туунугур
Шрифт:
– Теория Дарвина - для даунов.
– Уже залез, что ли?
– Просто если ты реально русский, в смысле - белый, то у тебя - одна судьба, а если нет, то другая.
– Тогда ты не по адресу. У меня на работе только один русский, в смысле - белый: Фрейдун Юханович Джибраев. Вот с ним и пообщайся.
Разговор не клеился. Генка ещё пытался толковать Кирееву про энергию созвездий, но лишь убедился, что товарища не пронять. Расстались не то чтобы враждебно, однако и без прежней теплоты.
Культурный уровень туунугурских ценителей Генка явно переоценил. "Вельзевул" и так-то был зрелищем не для слабонервных, а уж в "Красном быке", где до сих пор висели афиши
Впрочем, до концерта дело даже не дошло. Тем же вечером двух музыкантов, куривших на крылечке возле гостиницы, излупили проходившие мимо молодые аборигены. На следующий день Генка отчалил обратно в Тынду.
– Ну ты прикинь, - плакался он Кирееву на вокзале в ожидании поезда.
– Увидели патлы и давай бить - типа, "мочи пидоров". У Петьки сотрясение мозга, Илюхе нос сломали. Что за народ, вообще? Я же ради них, ради козлов этих старался... Может, конкуренты наслали, а? Кто-то сглазил, однозначно.
Киреев покосился на насупленных музыкантов. У одного из них, сидевшего на металлическом стуле с зажатым между ног гитарным футляром, была перебинтована середина лица. Другой, с перевязанной бинтами головой, спал, откинувшись затылком к спинке стула. Вязаная шапка его сползла на лоб, закрыв один глаз. Ещё двое топтались возле кофейного автомата, подсчитывая мелочь.
– Не понимают в наших краях искусство, - сказал Киреев.
– Да не то слово!
– подхватил Генка.
– Но главное - откуда они узнали, что мы приехали, а?
Киреев пожал плечами, не желая разубеждать товарища. Сам-то он был уверен, что гопари просто хотели выплеснуть деструктивную энергию, и накинулись на первых встречных. Но для Генки такое объяснение выглядело слишком прозаичным, и он спешно составлял в уме сложную схему заговора недоброжелателей.
– Я думаю, сюда загодя сообщение пришло, - развивал он свою мысль.
– Ещё когда мы только купили билеты. Вопрос только, кто слил. Неужели у них и на "железке" своя рука?
– Скорее всего, просто зашли на сайт "Красного быка" и прочитали, - сказал Киреев.
– А, ну да, - кивнул Генка, смутившись.
– Может, и так.
– Ты смотри, подведёшь ребят под монастырь, - ухмыльнулся Киреев, показав на избитых.
– Борьба с рептилоидами - это, знаешь ли, чревато.
– Да ну, фигня, - отмахнулся Генка.
– Вряд ли обо мне пришельцы с Нибиру знают. Я себя не переоцениваю.
– Уже неплохо, - одобрительно промолвил Киреев.
В понедельник Киреев, как и грозился, положил на стол заявление об уходе.
– Это что такое?
– строго спросила Шрёдер.
– Я увольняюсь.
– Я и сама вижу. У нас экзамены на носу. Кто будет их принимать? Вы подумали об этом?
Киреев пожал плечами. Ему это было безразлично.
– Не очень порядочно с вашей стороны, - упрекнула его Ольга Валентиновна.
Киреев молчал, не желая вдаваться в дискуссию о порядочности.
– Давайте не гнать коней, - миролюбиво продолжила Шрёдер.
– Мы снимем с вас обязанности секретаря экзаменационной комиссии, уберём работу по расчёту часов... тем более, что этим вообще-то должен заниматься учебно-вспомогательный персонал... уменьшим нагрузку на следующий год и продлим вам отпуск до ноября. Сколько у вас накоплено дней?
– Восемьдесят, - мрачно отозвался Киреев.
– Вот за счёт этого и продлим. Согласны?
Киреев с некоторым удивлением посмотрел на неё. Гляди ты! Мороженая рыба - а понимает.
– Согласен, - помедлив, ответил он.
– Так и договоримся.
На кафедру Киреев вернулся триумфатором.
– Вот так!
– объявил он Вареникину и Джибраеву.
– Надо почаще бить кулаком по столу.
– За такое дело не грех и выпить, - сказал Вареникин, доставая коньяк.
Киреев не стал отказываться, даром, что впереди было ещё четыре лекции. Накатили по маленькой.
Больше всех нежданной победе коллеги обрадовался почему-то Джибраев.
– Вот видите, Александр Михайлович!
– наскакивал он на Вареникина.
– Они боятся! Они нас боятся! Надо требовать. Обязательно надо требовать!
– Макаревичи вы недобитые, - посмеивался Вареникин, крутя усы.
– Между прочим, Толя, вас завкафедрой просила зайти. Она к вам определённо неравнодушна.
– Он хитро подмигнул.
– После лекции зайду, - сказал Киреев, ставя пустой стакан на стол.
Елена Викторовна Белая, заведующая кафедрой экономики и социально-гуманитарных дисциплин, и впрямь была к Кирееву неравнодушна. Правда, её подчинённого это совсем не радовало. Костлявая, рыжая, она местами имела неплохую фигуру, но была на двенадцать лет старше Киреева и обладала неприятным лисьим взглядом. Кирееву она строила глазки ещё с тех пор, когда начала встречаться с его однокурсником, за которого вскоре вышла замуж и быстро загнала его в гроб.
На кафедре Белая олицетворяла коррупцию и стабильность. При ней всё текло к северу, переходило к югу и возвращалось на круги своя. Должность завкафедрой стала для неё почётной ссылкой после золотых времён, когда она занимала кресло главного экономиста института. Шмон, стоивший места прежнему директору, заставил её сменить должность, но не отучил от старых привычек. Каждый раз, когда подходило время сессии, у Белой оказывалось несметное количество родственников и знакомых, которым крайне необходимо было нарисовать оценочку. Её совершенно не смущало, что эти родственники и знакомые ни разу не показывались на лекциях. Да и почему это должно было её смущать, если сама Шрёдер, случалось, таскалась по кафедрам с зачётками и объяснениями, мол, это - очень нужный вузу человек и ему нельзя не поставить. Так что нормальной коррупции, когда преподаватели трясут со студентов взятки, в Политехническом институте не было - все вопросы решались наверху, а преподаватели гнули покорные шеи и ставили бесплатно и добровольно. Впрочем, даже проявление принципиальности ничего не меняло - на правах заведующей Белая просто расписывалась в ведомости за строптивца, а её подчинённые периодически удивлялись, глядя, как заваленные ими двоечники воскресали из небытия. Хватка у неё была железная. Однажды она атаковала самого директора, прося, чтобы он не переводил на заочное мужа её подруги Пышаевой с кафедры педагогики. При разговоре присутствовал Джибраев, который удивился, почему у обсуждаемого субъекта другая фамилия - муж у Пышаевой вообще-то Пышаев. Но Белая так рьяно бросалась на амбразуру, что директор сдался.
В наследство от прежней заведующей - неоднократно разведённой мужененавистницы - Белой досталось чёткое разделение кафедры по гендерному признаку. Киреев, Вареникин, Джибраев и прочие сотрудники мужского пола сидели в одном кабинете, а заведующая и её амазонки - в другом. Между кабинетами наличествовала широкая полоса нейтральной территории, которую обе стороны пересекали весьма редко и по очень большой надобности. Неудивительно, что Киреев шёл к начальнице как во вражеский лагерь - заранее готовясь к колючим взглядам и шёпоту за спиной.