Туунугур
Шрифт:
Успешная защита проложила Салтыковой дорогу в институт, причём, сразу на должность доцента. Но Лидия Васильевна не почивала на лаврах. Оглядевшись на местности, она поняла, что со степенью может замахнуться на большее. Поэтому глубоко оскорбилась, когда завкафедрой назначили неостепенённую Белую. Салтыкова увидела в этом действие незримых, но влиятельных сил. Самоутвердившись в собственных глазах как воин света, всех неприятелей она считала порождениями тьмы. Особенно доставалось в этой борьбе, как ни странно, безобидному Фрейдуну Юхановичу, который по своему обыкновению зачислил Салтыкову в еврейки, причём, в чистокровные ("Иначе откуда она такая взялась?" - резонно спрашивал он). Салтыкова неустанно писала на него доносы, обвиняя
Не подкачала Лидия Васильевна и на этот раз. Формально её лекция была посвящена месту и роли человека в философии, но уже с самого начала стало понятно, что будет весело.
– Предки завещали нам тайное знание, - негромко, с расстановкой изрекла она.
– Мы все - потомки водных обезьян. Дарвин был прав, но он многого не знал. Эти обезьяны произошли от допотопной расы лемурийских гигантов. Они были ростом три метра и плавали под водой.
Далее всё продолжалось в том же духе. От погибших цивилизаций Салтыкова перешла к строителям пирамид ("То, что мы видим - лишь одна сторона. А есть и другая - зеркальные пирамиды под землёй"), затем помянула Бермудский треугольник ("Вы, конечно, слышали, что там нашли одну зеркальную пирамиду. Скоро найдут и остальные"), потом прошлась по снежным людям ("Они выбрали единение с природой, и потому куда духовнее нас. Они продолжают дело лемурийцев"). Но подробнее всего остановилась на нетленном теле хамбо-ламы Итигелова.
Об извлечённом из-под земли хамбо-ламе Салтыкова готова была говорить часами. Каждое лето, взяв отпуск, она ездила в Улан-Удэ на поклонение ушедшему в нирвану буряту, мечтала свозить к нему и студентов.
– В нём воплотилась лемурийская мудрость. Он излучает древние энергии, - с упоением вещала философиня.
– Через него придёт спасение России и Земли.
Затем пришла очередь баяна - обязательного атрибута всех салтыковских лекций. Лидия Васильевна обожала исполнять вдохновляющие песни на собственные стихи. Например, такие:
Ты - воин Света, достигающий мечты,
Извлечь урок Судьбы не убоялся,
Невинен в счастии свершенья ты,
Семь раз упал, но восемь раз поднялся.
Киреев хмыкнул, вспомнив, как верстал эти пламенные вирши в институтскую газету для материала о вузовской самодеятельности: одолеваемый ехидством, после слова "воин" он поставил запятую, а "поднялся" заменил на "отжался". Салтыкова даже не заметила подмены.
Это была мелкая месть завистника. Что уж там скрывать, он и сам хотел бы стоять на ушах и хамить начальству. Но не мог по причине отсутствия научной степени. В этом смысле в вузе господствовал полный феодализм: кандидат наук переходил в разряд дворян, а доктор вообще мог открывать ногой дверь в кабинет директора. Поэтому и результат посещения чужих лекций всегда был один и тот же: старшему преподавателю ставилось "удовл.", кандидату (доценту) - "хор.", доктору (профессору) - "отл.", даже если последний просто спал на занятии. А Лидия Васильевна могла свободно нести любую околесицу про лемурийцев и хамбо-ламу - руководство возмутилось бы, лишь если кто-то, не имея чина, вздумал бы её критиковать.
По окончании лекции Киреева опять вызвали к Белой.
– Анатолий Сергеевич, - сказала завкафедрой, обольстительно улыбаясь.
– Заочники на сессию выходят, а читать им сетевую экономику некому. Возьметесь?
Киреев выразительно посмотрел на неё.
– Елена Викторовна, это приказ?
– Кто-то ведь должен вести этот курс. Хотите, чтобы мы пригласили преподавателя
– Учебников, конечно, по этой дисциплине нет. Правильно?
– К сожалению.
Белая испытывала страсть к введению на кафедре новых специальностей, под которые можно было выбить дополнительные места и финансирование. Последней её инновацией стали "финансы и кредит". Новые специальности, однако, влекли за собой и новые дисциплины, по которым, разумеется, никогда не было учебников, поскольку до самого конца не было понятно, кто их будет читать, и некому было составлять заявку на приобретение учебных пособий. Преподаватели выли на луну от неуёмной энергии своей начальницы. Особенно не везло экономике. Белая, хоть и писала по ней диссертацию, знала только азы, и то в обнимку с пособием (злые языки утверждали, что на первой предзащите она знатно осрамилась, перепутав в какой-то формуле числитель со знаменателем). Поэтому всё, что выходило за рамки её понимания, она поручала читать Кирееву, который считался специалистом в любой заковыристой белиберде. Киреев не обманывал её ожиданий - составлял курс лекций, отталкиваясь от здравого смысла и того, что удавалось нарыть в интернете. Половина читаемых им предметов оставалась загадкой для него самого - например, "экономика домашнего хозяйства" или "предметно-ориентированные экономические информационные системы". Но студенты прилежно внимали любым его откровениям, не просекая подвоха. Таким образом, Киреев и его коллеги пахали как лошади без перерывов на обед, а кафедра экономики и социально-гуманитарных дисциплин стабильно поставляла институту денежку.
– Что это хоть такое - сетевая экономика?
– спросил Киреев.
Белая вновь одарила его очаровательной улыбкой.
– Анатолий Сергеевич, вы же - экономист. Разберётесь.
"Наверно, всякие там платежи в интернете и прочие форексы", - подумал Киреев, выходя из кабинета заведующей.
На кафедре Джибраев огорошил его заявлением:
– Анатолий Сергеевич, научный руководитель требует больше литературы на иностранных языках. Что делать - ума не приложу.
– Фрейдун Юханович, - медленно сказал Киреев.
– Я посмотрел вашу работу. Там дел невпроворот. Да ещё литература. Меньше, чем за сорок тысяч, не возьмусь.
Джибраев испуганно взмахнул чёрными ресницами.
– Но мы же с вами договорились...
– Тогда я ещё не читал вашей диссертации, - отрезал Киреев.
Сын знойной Месопотамии развёл руками.
– Вы же знаете моё положение...
– А вы войдите в моё, - резко ответил Киреев.
– У меня и так обязанностей выше крыши.
– А разве Шрёдер не обещала вас разгрузить?
– подал голос Вареникин.
– Шрёдер обещала, а Белая накидала новых.
Вареникин усмехнулся.
– Для вас это неожиданность, Толя? Пора уже понять, что наше начальство - как тот чукча, который бросает кирпичи в воду. Кирпичи - это обязанности. Погружаясь на дно, они достаются тем, кто ниже всех в институтской иерархии. А чукча удивляется, почему кирпичи прямоугольные, а круги круглые.
Киреев сел за свой стол и вздохнул.
– Что поделать? Не получается у меня отстраниться.
– А вы попробуйте, - посоветовал Вареникин, покручивая ницшеанские усы.
– Всё лучше, чем сообщать мирозданию очевидные вещи.
– Иногда, - тихо промолвил Киреев, - нужно говорить очевидные вещи, чтобы они продолжали быть очевидными.
– Прекрасно сказано. Вот эту фразу и выбьют на вашей надгробной плите.
Киреев отмахнулся.
– Вам бы, Александр Михайлович, всё шутить. Скажите лучше, как там с нашим творческим коллективом?
– Всё готово. Надо только оформить по образцам.
– А у вас, Фрейдун Юханович?
– просил Киреев.
Но борец за права армян пребывал в ступоре, оглушённый суммой, которую ему озвучил коллега. Кирееву пришлось ещё раз окликнуть его, чтобы тот пришёл в себя.